Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

– А хрен ли Слономоська больше ничего не говорит? – закапризничало Смежное Дитя, словно Петропавел действительно не произнес ни слова. – Пусть говорит!

– Видишь ли, детка, – начал объяснять Воще Таинственный, – когда в живом существе просыпается самосознание, данное живое существо чаще всего впадает в шоковое состояние: слишком уж сильным оказывается потрясение. Дай Слономоське прийти в себя, не торопи его… Вспомни о том миге, когда ты впервые осознал себя человеком!

– А с чего ты взял, дед, что я человек, позвольте полюбопытствовать? – смежно, как ему и полагалось, высказалось престарелое Дитя, путая пустое «Вы» с сердечным «ты». – Я торчу от таких фишек!

За время этого диалога Петропавел совершенно случайно понял кое-что, имевшее отношение непосредственно к его теперешнему положению.

– Позвольте мне как Слономоське… – сказал он специальным экспериментальным голосом – и даже продолжать не стал.

Его услышали, зашептались:

– Внимание! Он говорит! Слушайте Слономоську!

– Да пошли Вы со своим Слономоськой… – снова сказал он теперь уже обычным своим голосом и снова не стал продолжать.

После мучительной паузы Смежное Дитя заныло:

– Он опять не говорит! Я ему сейчас просто вломлю промеж ушей!

Так и есть… Худшие предположения Петропавла оправдывались: его слышали только тогда, когда он говорил, что называется, от имени Слономоськи, то есть когда он был

Слономоськой. Стоило только ему вернуться в свое естественное состояние – его переставали воспринимать органами слуха. На него вообще не обращали внимания, Да, веселая теперь начнется жизнь. Раздвоение личности уже обеспечено… Стоп-стоп-стоп: раздвоение личности! Или – мания двуличия, как называл это Слономоська. Ну конечно! Значит… Значит, Слономоська тоже не всегда был Слономоськой – знавал он, значит, и другие времена. Кем же он был? Неужели человеком? Хотя ведь…

Это было открытие: оказывается, Петропавел не мог с достаточной определенностью сказать, был Слономоська человеком или нет даже в тот момент, когда Петропавел его впервые увидел. Конечно, он помнил, что перед ним предстало существо, отдаленно напоминающее слона и моську сразу, причем довольно громадное, но вот человеческое существо или… или нечеловеческое? Вопрос этот вдруг показался Петропавлу неразрешимым абсолютно. А6-со-лтат-но.

– Я должен сосредоточиться, – грозно сказал себе Петропавел. – Я должен собраться.

– Уйдем отсюда, – предложил всем присутствующим Воще Бессмертный. – Не будем мешать ему пробуждаться. – И они на цыпочках покинули Петропавла. Тот остался один как перс.

Он сосредоточился. Он собрался. Ясности не было. Слономоська возникал в его памяти как слово. Возникал как понятие. Но никакого конкретного объекта не стояло за этим понятием, несмотря на то, что об объекте этом Петропавел как будто бы знал все: и что натура его крайне противоречива, и что Слономоська хотел как-то покончить жизнь самоубийством, но не мог решить, кого именно убить в себе – слона или моську, и что у него есть невеста – Тридевятая Цаца, она же Спящая Уродина…

Впрочем, ни той ни другой как будто тоже уже не существовало: Тридевятая Цаца не то вообще распалась… не то, наоборот, объединилась со Смежной Королевой и с Летучим Нидерландцем, которые, в свою очередь, не то распались, не то объединились с другими… или и распались, и объединились. А про Спящую Уродину вообще теперь ничего не понятно… Хоть Блудный Сон и утверждает, что тут (где «тут» – тоже большой вопрос!) все так и было и что Петропавел раньше тут тоже был

– и правда, когда бы в противном случае он успел пригвоздить Гуллимена к борту арены эспадой? – а кроме того, был еще и не тут, а там, где был в соответствии с его, Петропавла, представлениями!

«Я б хотел забыться и заснуть!» – пропел вдруг Петропавел и засмеялся. Засмеялся, надо сказать, довольно глупо. И как раз в этот самый миг – бывают же совпадения… совпадения совпадений! – мимо него опять проскакал Всадник-с-Двумя-Головами: теперь-то уж Петропавел точно разглядел, что не какой-нибудь вообще – с двумя головами, а именно тот самый!

– Постойте! – крикнул Петропавел. Всадник остановился – немыслимо далеко.

– Простите, – Петропавел употребил на это «Простите» весь голос, который у него был, – Вы и есть тот самый Всадник-с-Двумя-Головами?

И тут же Петропавел подумал: «Что за глупый вопрос я задал!», но Всадник-с-Двумя-Головами уже кивнул и – исчез. А куда исчез, неизвестно: направление определить было невозможно.

– Какая нелепость! – вслух сказал Петропавел.

– Никакая не нелепость, – ответил Блудный Сон, снова возникший ниоткуда. – Всадник-с-Двумя-Головами – молчаливый персонаж, за все это время он не проронил ни слова. Так что ему действительно можно задавать только те вопросы, на которые допустимы однозначные ответы. А больше он тебе ничего не скажет. Пока.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение