Читаем Между двух стульев (Редакция 2001 года) полностью

Белый Свет был за горой. Белый Свет и Лес, в котором росли деревья и травы, в котором пели птицы – в общем, всего было достаточно… «Как в ЧАЩЕ ВСЕГО», – сказал он вслух. И, больше не отдавая себе отчета в том, какое из его существ произнесло эти слова, какое – бесформенной громадой осталось лежать за спиной, какие отправились по сотням дорожек, разбегавшихся в разные стороны, и какое наконец выбрало этот, кажется правильный, путь домой, он припустился через ЧАЩУ ВСЕГО по едва заметной тропке…

Когда тропка кончилась, Петропавел ступил на небольшую зеленую лужайку. Трава на ней становилась все реже и реже: вот уже начали мелькать паркетные плиточки… паркет. Кое-где на паркете, правда, виднелись еще отдельные травинки, но вот исчезли и они.

«Неужели? – Петропавел боялся даже подумать о доме, как боялся думать все время, пока пребывал в этой дикой, в этой нелепой местности, даже названия которой он так и не узнал. Да и к чему название, в самом деле!.. Неужели я дома? Дома, где никто не будет больше терзать меня странными своими вопросами и смущать странными своими ответами, где никто больше не будет упрекать меня в недостатке каких-то никому не нужных качеств, считать отважным идиотом, морочить мне голову… Дома!.. Я забуду все это, как страшный сон, как наваждение, я выброшу это из головы!»

Он вернулся.

По знакомой комнате ходили родные люди. Они приводили помещение в порядок. Взрыв пирога с миной наделал дел, но уборка уже заканчивалась. Опять накрывали на стол: теперь, кажется, пора было ужинать.

Он вернулся.

Часы на стене заиграли свою музыку.

– Который час? – спросили из соседней комнаты.

– Девять, – прозвучало в ответ. Он вернулся.

На кухне звенели чашки. Там смеялись, заканчивая приготовления к ужину. Чья-то шутка, вроде бы, имела успех. Пахло ванилью, как в детстве.

Он вернулся.

Действия домашних были быстрыми, точными и уверенными. Изредка обменивались только самыми необходимыми словами – такими же быстрыми, точными и уверенными.

…Он наклонился и сорвал у самых ног своих маленькую зеленую травинку – последнюю память о ЧАЩЕ ВСЕГО. Огляделся: не видел ли кто. Никто не видел. Он повертел травинку в руках и поднял глаза.

– Травинка, – сказал он. – Из ЧАЩИ ВСЕГО.

– И… что теперь делать? – спросили со смехом и добавили: – Расставь-ка стулья по местам.

– Травинка, – повторил он. – Из ЧАЩИ ВСЕГО.

…И вдруг, прижав травинку эту к самому своему сердцу, он побежал.

Паркету не было конца, но первые растения уже пробивались, а потом то тут то там – все реже и реже – замелькали только отдельные паркетные плиточки и – кончились.

Как далеко, оказывается, было до лужайки – маленькой зеленой лужайки у начала тропы! Но вот и лужайка, вот уже и тропа позади… Горная гряда выглядела теперь гораздо более материальной, чем прежде. Только узкий проход, по которому, наверное, и вышел на Белый Свет Петропавел, тускло светился в толще горной породы. Подозрительно гудели горы, нужно было спешить… Он помчался вперед по тесной расщелине, что-то обваливалось за спиной, обломок камня сильно ударил его по ноге. В двух шагах от него случился обвал – только бы успеть. Рушились уступы, камни заваливали проход, становившийся все менее проходом.

Не широкими, как в первый раз, но тесными – ах, какими тесными! – воротами приходилось проникать ему теперь в этот мир…

И рухнула горная гряда. Петропавел едва успел выскользнуть с противоположной стороны расщелины. Облегченно вздохнув и даже не обернувшись, он побежал по равнине. Его Большой Выбор был сделан, а обвал отрезал пути назад. Впрочем, что такое «вперед» и «назад», «вправо» и «влево», «вверх» и «вниз», он уже не понимал. Как не понимал и того, в скольких разных направлениях одновременно устремилось множество его или не его существ по Белому Свету.

– Привет, Пластилин Тридевятый! – услышал он в свой адрес и кивнул на ходу Ой ли-без-Глаза.

По равнине во весь опор проскакал Воще-с-Двумя-Головами, на ходу обернувшись и помахав ему рукой.

Но он уже не увидел приветственного жеста, поскольку в ту же самую минуту, почувствовав себя Летучим Дитятей, взмыл высоко в небо…


Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих мастеров прозы
100 великих мастеров прозы

Основной массив имен знаменитых писателей дали XIX и XX столетия, причем примерно треть прозаиков из этого числа – русские. Почти все большие писатели XIX века, европейские и русские, считали своим священным долгом обличать несправедливость социального строя и вступаться за обездоленных. Гоголь, Тургенев, Писемский, Лесков, Достоевский, Лев Толстой, Диккенс, Золя создали целую библиотеку о страданиях и горестях народных. Именно в художественной литературе в конце XIX века возникли и первые сомнения в том, что человека и общество можно исправить и осчастливить с помощью всемогущей науки. А еще литература создавала то, что лежит за пределами возможностей науки – она знакомила читателей с прекрасным и возвышенным, учила чувствовать и ценить возможности родной речи. XX столетие также дало немало шедевров, прославляющих любовь и благородство, верность и мужество, взывающих к добру и справедливости. Представленные в этой книге краткие жизнеописания ста великих прозаиков и характеристики их творчества говорят сами за себя, воспроизводя историю человеческих мыслей и чувств, которые и сегодня сохраняют свою оригинальность и значимость.

Виктор Петрович Мещеряков , Марина Николаевна Сербул , Наталья Павловна Кубарева , Татьяна Владимировна Грудкина

Литературоведение
Дракула
Дракула

Настоящее издание является попыткой воссоздания сложного и противоречивого портрета валашского правителя Влада Басараба, овеянный мрачной славой образ которого был положен ирландским писателем Брэмом Стокером в основу его знаменитого «Дракулы» (1897). Именно этим соображением продиктован состав книги, включающий в себя, наряду с новым переводом романа, не вошедшую в канонический текст главу «Гость Дракулы», а также письменные свидетельства двух современников патологически жестокого валашского господаря: анонимного русского автора (предположительно влиятельного царского дипломата Ф. Курицына) и австрийского миннезингера М. Бехайма.Серьезный научный аппарат — статьи известных отечественных филологов, обстоятельные примечания и фрагменты фундаментального труда Р. Флореску и Р. Макнелли «В поисках Дракулы» — выгодно отличает этот оригинальный историко-литературный проект от сугубо коммерческих изданий. Редакция полагает, что российский читатель по достоинству оценит новый, выполненный доктором филологических наук Т. Красавченко перевод легендарного произведения, которое сам автор, близкий к кругу ордена Золотая Заря, отнюдь не считал классическим «романом ужасов» — скорее сложной системой оккультных символов, таящих сокровенный смысл истории о зловещем вампире.

Брэм Стокер , Владимир Львович Гопман , Михаил Павлович Одесский , Михаэль Бехайм , Фотина Морозова

Фантастика / Ужасы и мистика / Литературоведение
Пушкин в русской философской критике
Пушкин в русской философской критике

Пушкин – это не только уникальный феномен русской литературы, но и непокоренная вершина всей мировой культуры. «Лучезарный, всеобъемлющий гений, светозарное преизбыточное творчество, – по характеристике Н. Бердяева, – величайшее явление русской гениальности». В своей юбилейной речи 8 июля 1880 года Достоевский предрекал нам завет: «Пушкин… унес с собой в гроб некую великую тайну. И вот мы теперь без него эту тайну разгадываем». С неиссякаемым чувством благоволения к человеку Пушкин раскрывает нам тайны нашей натуры, предостерегает от падений, вместе с нами слезы льет… И трудно представить себе более родственной, более близкой по духу интерпретации пушкинского наследия, этой вершины «золотого века» русской литературы, чем постижение его мыслителями «золотого века» русской философии (с конца XIX) – от Вл. Соловьева до Петра Струве. Но к тайнам его абсолютного величия мы можем только нескончаемо приближаться…В настоящем, третьем издании книги усовершенствован научный аппарат, внесены поправки, скорректирован указатель имен.

Владимир Васильевич Вейдле , Вячеслав Иванович Иванов , Петр Бернгардович Струве , Сергей Николаевич Булгаков , Федор Августович Степун

Литературоведение