Между львом и лилией

– Не сломана, как оказалось, лишь растянуты связки.

– Тогда узнайте, как Миллард себя чувствует и сможет ли он провести нас до Дюкени.

– Я узнал. Ходить он может лишь с трудом, но ездить верхом – да.

– Вот и хорошо. Пусть выполнит свой долг и доставит нас в Дюкень.

* * *

11 июля 1755 года. Кладбище у форта Дюкень.

Лейтенант колониальной морской пехоты Шарль-Мишель Муэ де Ланглад, командующий отрядом Совета трёх костров.

[97]

– Cines ad cinerem, pulvis in pulverem[98], – произносил кюре над всё ещё разрытой могилой, в которой лежали бренные останки лучшего моего друга из гарнизона форта Дюкень, капитана Даниэля-Гиацинта-Мари Лиенара де Божё. Одет он был в парадный мундир, индейская раскраска и кровь смыты с его изуродованного лица, столь непохожего на его жизнерадостную физиономию при жизни. А жил он, как античный герой, и умер, как Ахилл, поражённый в пятку стрелой Париса.

Кюре закончил свою молитву, после чего гроб закрыли крышкой, заколотили гвоздями, и четверо из нас – генерал Контркёр, капитан Дюма, русский майор и я – медленно опустили его в могилу. Затем все присутствующие – сначала те, кто дрался вместе с ним, а после них и остальные – бросили по кому земли в могилу, и гробовщики начали её засыпать. А я стоял и молил Бога за всех наших погибших – и Гиацинта, и шестерых моих индейцев, и шестерых же солдат-французов, и полутора десятков людей вождя Атунаса…

Трупы моих погибших, и людей Атунаса, сожгли в вечер после боя по обычаю практически всех индейских племён. При этом присутствовали и капитан Дюма, и русские, а ближе к концу церемонии пришёл генерал Контркёр и снял головной убор перед погибшими индейцами – жест, который не остался незамеченным.

А вот с англичанами поступили по-разному. Генерала Брэддока и их погибших офицеров похоронили с воинскими почестями на небольшом участке за кладбищенской оградой – всё-таки они не католики, и кюре воспротивился тому, чтобы их хоронили вместе со всеми. А для нижних чинов военнопленные англичане вырыли несколько длинных братских могил и побросали туда сотни трупов. Затем наш кюре прочитал короткую молитву, и пленных отвели в бараки, построенные для индейцев-рабочих, но пока пустовавшие. Именно там им и предстоит жить в ближайшие дни, пока не решится их судьба. А днём, чтобы им не было скучно, они будут работать – строить новые бастионы, дома, склады… Единственное исключение – офицеры, которых разместили под охраной в самом замке.

Но по убитым англичанам я не горевал – для меня намного большей потерей был мой друг Гиацинт. Когда я прибыл со своими индейцами, большинство в гарнизоне смотрели на меня с высокомерием – сам, видите ли, индеец, и привёл таких же. Впрочем, узнав о моей фамилии, они сразу замолкали – всё-таки я принадлежу к французской аристократии, мой дед – знаменитый Пьер Муэ, сьёр де Мори, а мой отец – Огюстин Муэ, сьёр де Ланглад. Но мать моя – Домитильда, сестра вождя оттава, и поэтому кожа у меня коричневатая, волосы чёрные, как смоль, а черты лица больше индейские, чем европейские. И я не раз и не два слышал у себя за спиной слово "метис", хотя, когда я поворачивался, все сразу же делали вид, что это были не они – у меня репутация бретёра, скорее незаслуженная, конечно, но мало кто хочет проверить это на практике.

А вот Гиацинт сразу подошёл ко мне и представился, добавив, что очень хочет узнать у меня о том, как воюют мои люди, добавив, что наслышан о моей победе над вождём Мемеския и племенем майями. За стаканчиком вина "от моей родни из Божоле"[99]

мы долго обсуждали тактику и стратегию индейцев, и он меня поразил, сказав, что "у индейцев можно научиться большему, чем у иных наших военачальников". В тот же день, я предложил своим воинам сделать его почётным членом племени оттава, и мы собирались провести церемонию после того, как мы отразим английское нападение на Дюкень.

Три дня назад, когда гонец доложил, что Брэддок уже близко, причём на несколько дней раньше, чем мы ожидали, и губернатор де Миннвилль и генерал де Контркёр испугались идти в атаку, мы присоединились к русским и вышли в поле. Я сразу предложил встретить их в расщелине между холмами, через которую врагам придётся пройти по дороге на Дюкень, и Гиацинт, а также Ас – так звали русского майора[100] – меня поддержали.

Но зрелище наступающих под барабанный бой англичан в красных мундирах и колониальных войск, одетых каждый по своему, многих напугало, ведь англичан было так много, а нас так мало. И после первых же стычек сначала побежала французская морская пехота, а за ними и мои индейцы! Я пытался их остановить, но ещё спасибо, что меня не сбили с ног. Казалось, битва была проиграна, не успев начаться. Только люди вождя Атунаса стояли насмерть, но что они могли сделать против стольких врагов?

И тут де Божё выскочил прямо перед англичанами с пистолетом в руке и закричал:

– За мной! Братья, французы и индейцы, умрём, но не сдадимся!