Между Мирами

Существуют мгновения, когда ты начинаешь верить в чудо.

Неопытный волшебник,

ожививший свою первую мумию.

Джулия облизнула губы.

-- Ну как, Алекс, -- прошептала она, -- ты будешь загадывать желания под удары колокола?

-- Может быть, -- сказал я, -- может быть.

На мохнатых ветвях качались феи и крохотные эльфы. Паки и брауни оккупировали гирлянды: они сидели там, сверху, и весело кривлялись. Все ждали наступления Рождества.

Эй! А это ещё что такое?

В зал въехала процессия: высокие, статные сиды в сияющих одеждах, на мохнатых лосях. Впереди, на могучем, ветвисторогим и доисторическом мегацеросе покачивался могучий мужчина - в кафтане с золотым шитьём, и проседью в иссине-чёрных волосах.

Прямо рядом со мной что-то шлёпнулось. Я скосил глаза. Крохотный чертёнок, свалившийся прямиком с гирлянды над моей головой, потирал ушибленное плечо.

-- Оберон, -- прошептал он, -- Оберон!

-- Оберон! -- подхватили все в Зале. -- Оберон!

-- Оберон, -- разнеслось по залам, -- Оберон!

-- Какой мужчина, а? -- ехидно пихнула меня локтём в бок Джулия. -- Не то, что некоторые.

Король лесов и эльфов величаво проехал к Вратам. А я досадливо отвернулся. Ну, подумаешь, Оберон. И не таких видали, да.

-- Жаль, что Самаэллы здесь нет, -- саркастически заметила Джулия. -- Может, она сменила бы объект своих притязаний....

Я только пренебрежительно фыркнул.

Шаг за шагом, процессия скрылась в мерцающем мареве Врат.

Джулия вздохнула.

-- Я знаю, что мы не должны вмешиваться... Но, чёрт возьми, жалко людей, которые пострадают. Помнишь, что рассказывал Синеад про Дикую Охоту?

Я широко улыбнулся.

-- Помнишь дело с бронзовыми статуэтками? Неужто ты думаешь, я ничему не научился? Не думаю, что посреди марсианской пустыни есть какие-то люди. Вроде бы там жизнь представлена только микроогранизмами. Да и те давно мумифицировались.

Джулия изумлённо уставилась на меня:

-- Как-как?! Ты хочешь сказать, что... Он же собирался в Исландию!

-- Ну, -- пожал плечами я, -- иногда, в одном случае из миллиона, Врата барахлят....

-- Ну ты негодяй, -- пробормотала Джулия, и глаза её были полны восхищения.

А потом всё словно замерло. Полумрак сгустился, а огни на ёлке загорелись ярче.

И тогда раздался звон колокола.

Бом...

Все вокруг встрепенулись.

Бом...

Весь зал замер, словно в едином вдохе. Я бросил взгляд на часы.

Боммм!!!

Новый Год наступил!

Бомм-бомм-бомм! Бомм-бомм-бомм!

Удары колокола разносились вокруг, словно самая чарующая мелодия. Он плыли по помещению, подобно морским волнам.

Они доносились отовсюду - и словно бы ниоткуда.

Бомм-бомм-бомм!

Бомм-бомм-бомм!

И всё в зале замерло. Все медленно подняли глаза вверх.

И тогда пошёл снег. Самый настоящий снег. Снежинки падали и танцевали, словно хмельные феи, они вальсировали и кружились, укрывая пол мягким ковром.

-- Йохохо! -- сказал Дед Мороз. -- Праздник наступил!

И тогда толпа забурлила, все засуетились. Козлоногие сатиры, обнажённые альвийки, рождественские эльфы, зелёные гоблины и причудливые полинезийские божки. Олени в санях и прямоходящие собаки. И все ринулись к воротам.

-- Чёрт возьми, господа! -- закричала Джультетта. -- Избегайте давки!

Колокол ударил сто восемь раз, а потом утих [167]. Но его мягкое, медовое звучание, казалось, всё ещё разносится по коридорам. Быть может, это Эхо заблудилось, и не хочет расставаться с его сладостным восторгом?

А снег всё шёл. Он был мягкий и пушистый.

***

На Станции было тихо. Снежок усеял титановые плиты пола и таять не желал. Большая часть гостей-таки успела воспользоваться Вратами и попасть в свои Миры. Остались только сотрудники: вот и мы с Джулией сидели за своими стойками, зябко кутаясь в свои одежды. Джулия и не подозревала, что под Новый Год так холодает. Я отдал ей свою рубашку, и она куталась в неё, похожая на взъерошеного цыплёнка.

Каждый раз, когда я смотрю на неё, мне вспоминается сто тридцатый сонет Шекспира - ну, вы помните, да?

Ее глаза на звезды не похожи,

Нельзя уста кораллами назвать,

Не белоснежна плеч открытых кожа,

И черной проволокой вьется прядь.

С дамасской розой, алой или белой,

Нельзя сравнить оттенок этих щек.

А тело пахнет так, как пахнет тело,

Не как фиалки нежный лепесток.

Ты не найдешь в ней совершенных линий,

Особенного света на челе.

Не знаю я, как шествуют богини,

Но милая ступает по земле.

И все ж она уступит тем едва ли,

Кого в сравненьях пышных оболгали.

Это точь-в-точь про неё - ну, за исключением того, что она не моя возлюбленная. Моя напарница одну за другой курила сигареты "Черномор" - редкостная, ядовитая гадость, доставляемая к нам контрабандой.

-- Слушай, Алекс, -- кашлянула Джулия. -- Ну, я-то человек насквозь циничный, и верю только в пофигизм, сарказм и оргазм... И всё-таки, в такие дни... Иногда хочется верить, что есть что-то такое, там... где-то там - чёрт возьми, а иначе зачем это всё?

Она тушит сигарету и молчит. Смотрит на меня.

-- А ты во что-нибудь веришь?

Я задумываюсь.

-- Ну да, -- улыбаюсь я. -- Я верю в Прекрасногрудую Бранвен. Все мы находимся на груди у Бранвен! [168] Иногда я вызываю к ней, и это помогает.