В качестве последней и самой конкретной иллюстрации разделим эпизоды, при которых люди испытывают интенсивное наслаждение, на две категории. В первую попадут формы сильной привязанности людей к объектам желания. Если взять крайности, там окажутся похоть, любовное помешательство, алчность, тщеславие, властолюбие и наркотическая зависимость. Каждая сильная привязанность может приносить определенный вид счастья, но таковое скоротечно, пронизано тревогой и страданием и чревато бедой. Человек рассматривает желаемое через увеличительное стекло и столь сильно чего-то хочет, что ему не дают покоя тревога и страх не получить это или утратить. Эти процессы бурлят в его психике как на сознательном уровне, так и на бессознательном, они дестабилизируют ее и слепят. Испытать настоящее наслаждение становится тогда вообще проблематично, не говоря уже о том, что со всех сторон оно окружено негативными переживаниями.
Во второй категории окажутся ситуации, когда аппетит воли приглушён, и именно в них мы испытываем наиболее чистое, продолжительное и благое по плодам своим счастье. Таковы процессы познания и созидания. Да, мы хотим узнать то, что узнаем, и мы заинтересованы в плодах собственной работы, однако в глазах при этом редко загорается пламя алчности – там лишь спокойное и мерное горение. Таково же восприятие искусства, от чтения до просмотра прекрасного фильма, или наслаждение красотами природы и архитектуры. Сюда можно причислить и дружбу, и свободную от снедающей жажды обладания любовь, и вообще всякое общение, которое лишено принужденности и потому не мучит нас.
Если мы чего-то сильно хотим, это тревожный звоночек, что мы отдаемся во власть искажений восприятия и поведенческих сбоев, ничуть не повышая свои шансы на обретение желаемого. В наших высших интересах – внимательно следить за своей психической жизнью и при любых критических всплесках температуры предпринимать своевременные действия.
«Взгляд желания нечист, он все видит в искаженном свете. Только когда мы ничего не желаем, только когда наше вглядывание становится чистым созерцанием, раскрывается душа вещей, раскрывается красота. Когда я осматриваю лес, который хочу купить, взять в аренду, вырубить, обременить закладной, в котором собираюсь охотиться, то вижу не сам лес, а только его отношение к моим желаниям, планам и заботам, к моему кошельку. Тогда он состоит из деревьев, молод ли он или стар, здоров или болен. Если же я не связываю с ним никаких желаний, а просто «бездумно» погружаю взгляд в его зеленую глубину, тогда лишь он становится лесом, природой, растительностью, тогда лишь он прекрасен.
Точно так же обстоит дело с людьми и их историями. Человек, на которого я смотрю со страхом, с надеждой, с вожделением, с намерениями или претензиями, не человек, а только тусклое отражение моего желания. Разглядывая его, я сознательно или неосознанно задаю себе сплошь сужающие, извращающие существо дела вопросы: доступен он или заносчив? Уважает ли меня? Можно ли у него взять в долг? Разбирается ли он в искусстве? Тысяча подобных вопросов возникают, когда мы смотрим на человека, к которому у нас дело, и считаемся знатоками людей и психологии, если нам удается уловить в его внешности и поведении то, что соответствует нашим намерениям или противоречит им. Но это убогая точка зрения, в такого рода психологии крестьянин, торговец вразнос или подпольный адвокат превосходит большинство политиков и ученых.
В тот момент, когда желание унимается и наступает черед созерцания, чистого лицезрения и самоотверженности, все становится другим. Человек перестает быть полезным или опасным, заинтересованным или скучным, добродушным или жестоким, сильным или слабым. Он становится природой, становится прекрасным и необычным, как всякий предмет, на который направлено чистое созерцание. Ибо созерцание не исследование и не критика, а только любовь. Оно – наивысшее и самое желанное состояние нашей души: любовь без желания».
Точка зрения Гессе имеет чрезмерный уклон в восточную отстраненность и созерцательность, о недостатках которого речь шла выше. И все же в ней прекрасным языком выражена ошибочность ориентации на обладание и привязанность. Дело здесь не только в описанных побочных эффектах, но и в ложности главной заключённой в ней предпосылки, что мироощущение в большей мере зависит от внешней самореализации. Верно как раз обратное. По своей нейробиологической природе все ключевые компоненты человеческого бытия – счастье, продуктивность и смысл – есть следствие определенного способа проживания обстоятельств жизни, а не их набора.