Междукняжеские отношения на Руси. Х – первая четверть XII в.

«Отчинный» принцип, как ни парадоксально это звучит, был и фундаментом власти Мономаха, и его слабым местом одновременно. Хотя сделанное киевлянами приглашение на «отен и деден» помогло ему реализовать свое «отчинное» право на Киев в соответствии с положениями Любечской доктрины, однако этим же положениям теоретически отвечало «отчинное» право не только Изяславичей, но и Святославичей. Отсутствие реакции с их стороны позволяет предполагать, что этот вопрос был каким-то образом урегулирован. К такому заключению подталкивает и тот факт, что «кияне» решили обратиться к Мономаху после смерти Святополка, не обсуждая другие кандидатуры на освободившуюся «вакансию». Но ситуация является не настолько простой, как может показаться на первый взгляд, поскольку, несмотря на явное стремление Мономаха к лидерству среди русских князей, из письменной традиции именно в период его киевского княжения (1113–1125 гг.) исчезает упоминание о приоритете «старейшинства», актуальное для конца XI – начала XII в. Этот факт исследователи, как правило, обходят молчанием, хотя он позволяет сделать вывод о том, что, даже заняв «стол отца и деда», Владимир Всеволодович не мог претендовать на генеалогическое «старейшинство» среди внуков Ярослава и использовать его в политических целях. Тем не менее сам принцип не был отменен и после смерти Мономаха на протяжении четырнадцати лет (1125–1139 гг.) использовался для последовательной передачи киевского стола по старшинству уже в его собственной семье, что позволяет говорить лишь о временном кризисе доктрины в его княжение.

В историографии последних десятилетий сформировалось представление о том, что, став киевским князем, Владимир Мономах сразу проявил стремление к утверждению единовластия (Б.Д. Греков, Б.А. Рыбаков, П.П. Толочко, Н.Ф. Котляр)⁶²⁸. Однако подобное предположение может основываться только на тексте «Сказания чудес», где говорится, что Владимир «прея княжение всея Русьскы земля» и «предрьжащю всю власть»⁶²⁹

. На самом деле власть Мономаха в «Русской земле» ограничивалась только Киевом и Переяславлем (стольным городом его сыновей: в 1113–1114 гг. – Святослава, в 1114–1132 гг. – Ярополка), тогда как Чернигов принадлежал Давиду Святославичу (о чем есть упоминание в «редакторском» тексте статьи 1097 г.), поэтому с теоретической точки зрения Мономаха вряд ли следует ставить в один ряд с Ярославом Владимировичем или Всеволодом Ярославичем в плане его политических возможностей в Среднем Поднепровье. Что касается этих возможностей в общерусском масштабе, то, хотя они и представляются значительными из-за того, что через своих сыновей он держал под контролем Смоленск (волость Вячеслава), Новгород (волость Мстислава), Ростов и Суздаль (волость Юрия), на северо-западе его влияние уравновешивалось присутствием нескольких представителей полоцкой княжеской ветви, разделивших прежде единую волость после смерти своего отца Всеслава Брячиславича, на юго-западе присутствием Ярослава Святополчича, на северо-востоке – присутствием Святославичей. Рассказ Ипатьевского списка ПВЛ о том, что в 1115 г. во время перезахоронения останков Бориса и Глеба во вновь построенном храме в Вышегороде между Давидом и Олегом, с одной стороны, и Мономахом – с другой произошел конфликт по вопросу о размещении гробниц⁶³⁰, свидетельствует в пользу того, что даже Святославичи не были абсолютно послушными воле киевского князя, хотя во внешней политике наблюдалось их определенное стратегическое партнерство, как в действиях против половцев

⁶³¹, так и в действиях против «нелояльных» Киеву князей. В 6624 (1116/17) г. Давид Святославич и сыновья умершего 1 августа 1115 г. Олега Святославича («Олговичи») участвовали в походе против минского князя Глеба Всеславича.

Составитель «редакции 1117/18 г.» утверждал, что «Глебъ бо бяше воевалъ дреговичи и Случескъ пожегъ, и не каяшеться о семъ, ни покаряшеться, но боле противу Володимеру глаголаше, укаряя и»⁶³²

. Автор статьи обращает внимание на непокорность Глеба Владимиру Мономаху, что свидетельствует о его самостоятельности по отношению к новому киевскому князю, у которого, как считается, он оспаривал северную часть Туровской волости⁶³³. А.В. Назаренко попытался пересмотреть традиционное представление о том, что Туровская волость подчинялась Владимиру Мономаху⁶³⁴, предположив, что она могла принадлежать к землям Ярослава Святополковича⁶³⁵, однако отсутствие волынского князя среди участников похода 1116 г. может служить косвенным указанием на то, что Туров ему не принадлежал.