Межгосударство. Том 1

Принцип лежал на кровати на коей не рискнул бы переплывать Ла-Манш с мешком луидоров, думал про сказанные ему за последнюю неделю, в том атамана из АПЗ-20, хоть и задумал экспансию Боевой дачи, всё-таки ещё малость соображал. Про то, Ятреба Иуды был возведён в ранг бандитических апостасов и про Спицу в ловких пальцах, Зиму не лёд и Циклопа в овечьей шкуре. Ятреба Иуды в последние два, как взялся тетрадь борзописца-бойкомарателя, и самому перестал нравиться. Теперь ещё отправился в крестоушкуйный несанкционированный в иные окрестности. Хотелось выпростать всё это кому-то в уши и забыть самому, но до ушей Темя на пяте он не допрыгнет. Оставался вердиктовый Вердикт. Принцип, проскрипев кроватными пружинами начало польки Сяккиярви, поднялся, на аудиенцию греха. Из под двери вердиктова покоя изливалась тонкая желтоватого, вывод – хотели убедить, зреют умыслы свержения. Принцип постучал. Вердикт тут же. Принцип тронул ручку и вошёл. Вердикт сидел на кровати и неприятно улыбался. Принцип задумал насторожиться, но не. Вердикт потупил взгляд. Начал оборачиваться. Вердикт хлопнул в ладоши. Получил удар внешнего языка в космическую рынду. Вердикт изумился собственному проворству. Пришёл в себя сидящим на стуле, к ещё и привязан, посреди заваленного хламом-негоцией подвала. Очень хотелось натереть ваймицы, помогало когда досада на других побеждала досаду на мироустроителя с маленькой буквы, руки приставлены к спинке, как будто ею и. Главарь шайки, может уже свергнутый, очнувшимся с четверть, не вошёл Вердикт. Следом втиснулся Ятреба Иуды. Вот, Принцип, привёл тебе умельца-хироманта по трещинам на брюхе, потолкуй с ним по-вашенски, а то я на мусорском-прогрессивном не все слова знаю. Вердикт вышел. Принцип сделал вид, вошёл. Он хочет знать всё о затеянном тобой деле, Ятреба Иуды. Узнает, как только горы исторгнут рака и тот даст сигнал. А я узнаю всё немедленно, предатель-желудочный аутист. Предлагаю высказаться в духе безнадёжности. Ятреба Иуды, может с облегчением, высказался. Казнили здесь, в подвале, в виду ещё незамаранного удобства. Присутствовали все, для образования временной кровавой поруки. Ятреба Иуды не противился, стоял в спокойствии, руки опустил вдоль округлых боков, глаза полуприкрыты, губы что-то на терминах Храппской. Принцип крепче за голову, одновременно проверяя, крепок ли рог, к двери, прицелился, зажмурился, наклонился и побежал, что-то заверещав, пока рог не в ливер. Захрипел, хотя и видно, не желая, из рта заструилась. Согнулся пополам, руками невольно охватывая белую, завалился назад, так и застыв скрючившимся, в духе неопределившегося рыцаря из румынского леса, когда-то этим (в странствиях мог встречать буддистов и Будду). Принцип в скупых выражениях образ и подоплёку: 1) Ятреба Иуды был полициантом. 2) Вступил в шайку, сам боялся с собой, переложив на неизбежные обстоятельства в виде нас. Принцип, по незлобивости ли, быть может из иных, нападение и временное пленение, ещё неизвестно чем, не раскрой он Ятребу Иуды, решил не поминать всуе и ничем ощутимым между лопаток, ягодиц и ушей за него не журить. Вёл будто не бывало, Вердикт, паче запутанный старшинами Темя на пяте, не напоминали. Выходило и теперь следует искать четвёртого в. Какой-то злой бандорок, не иначе напущенный недовольными долей кхерхебами. На сей потребного вызвался выудить из тьмы Вердикт, ссылаясь на меньшую странность своей жизни в целом и соответствующие сему знакомства. С ним никто не, точнее не спорил Принцип. Выбрал двоих, хоть и по совету, никто ведь не настаивал целясь из набора пистолетов для двойной дуэли. Оба оказались из разряда извращённых филантропов-любителей общественности, один репортёр, другой полициант. Теперь же, в случае если его хмарь окажется генерал-губернатором или начальником жандармов, отвечать перед строем Вердикт. На другой отправился в Солькурск, возвратился к обеду. Сперва многозначительно, но вид имел, дело сделано и помимо него походя несколько старых обрядов. Наконец надумал рассказать, но с соблюдением всей присущей случаю инородной торжественности. Собрались в вердиктовой. Одного нашёл, из старых моих знакомцев-офенбахов, ещё досолькурских (означало очень старых, мог оказаться даже вавилонцем), ручаюсь за него его долей, которая подразумевается. Это нам сильно повезло, что он ещё в живых мертвецах ходит, да при том по общему нам городу. И кто же это таков? Да и ты его знаешь. Колодец щей. Помнишь такого? Помнил. Головорез-подтиратель, мыслящий иногда ручейно-глубоко, склонен к пораженческой философии, но когда нажрётся опиумоморкови, любит чтоб все вещи лежали на местах, любит когда дуло пистолета прочищено пыжом, не любит черепаховый суп и смотреть на звёзды, опасаясь, с тех может что-то упасть и тогда все люди бросятся искать и ему тоже придётся, а он не любит состязаний, предпочитает пить колодезную, при случае навредить водопроводу, вредит. Не хотел связываться с Вердиктом, понимая, всё спутается как лавина с ветками, однако и теперь придётся сносить и. И где он, твой Колодец щей? В том-то и загвоздка моей жизни, Вердикт. Он в арестном доме очко не трёт. Который за Московскими воротами? Другого не построили, хоть и обещают каждую неделю в епархиальных ведомостях. Надо устроить побег и он пойдёт в шайку, я ручаюсь. Побег устроить, не муху бутылкой шампани раздавить, на ноги Принцип. Мне подумать надо. Вечером скажу, Колодец щей или ещё какой марвихер-опричник. Побрёл в направлении города. Что бы достигнуть хотя бы места, видно Херсонские, следовало на крутогеликон в духе чёртова колеса. Ноги быстро устали и икры начали стукаться друг о. Впереди горел брандмейстерский экипаж. Брандмейстер в стороне, хлопал по лицу обеими в гардаманах, сосредоточил на усах, ещё тлели. Принцип обошёл фик-фоком, вскоре показались Херсонские. На, образом вознесясь, два фокусника из, не разобрать маги или составители формул. Двойной жонгляж фаейрболами, исчезали в рукавах, обыкновенный рода личностей, звёзды на колпаках светились. Пожарную теребнули сбить с ворот напором. За Херсонскими, в сторону Красной площади, между Херсонской и Преображенской дом, помещалась психиатрическая, в Солькурск из Москвы. Принцип, хоть поднимались с земли в Москве в одно, тогда её уставо-распорядком не. Слышал несколько от Монахии, сестра или ещё какая-то китайская родственница поступила сестрой, не более того. Невольно стал вспоминать Монахию. Потом Хитров рынок, вспоминать без мысленного посещения не слишком. Потом Зиму не лёд, Циклопа в овечьей шкуре и Спицу в ловких пальцах, всех в разной степени отчётливости, потом всякие макабрические бредни о самоубийстве, прикрывал своё брюхо Ятреба Иуды, потом одно стихотворение-новеллу в картинках, пыталась научить Монахия, таким образом возвратившись к началу своих. Лечебница за этими мыслями пройдена. Вот что было за. – Нельзя милая, нельзя хорошая,