Отчего, снится между кошмарами иной, захваченному зимой лесу не разбавить захваченный песком огород-до-горизонта? Силы мослатых соратников вбирают сугробы и проваливающиеся насты. Тают на обмёрзших льдом озёрах и оскользких полянах, отвердевшие стебли ломаются как иссохшие ветви. Старуха Вестфалия в обрамлении заиндевевших волос, брела по чаще АПЗ-20, помалу избавляясь от последних клочков, могущих придать тепла. Теперь тёплая бобровая клянчит пот из сука. От головы потянулся уловимый пар, более твёрдый, исходил из замёрзшего рта от простывших лёгких. Сначала боролась с позывами обхватить, оправдание – пройти дальше, сдалась, дальше в самообъятьях. Пальцы ног отринуты, ступни на откуп гангрене, сафьян не справляется без паркета. Имелось и бесконечно возникало броситься назад по своим же, накинуть шубу, до носа шапку, растопит иней на ресницах, прочь из заповедника, в стены, в тепло, к кипятку с мёдом, к свету огня и мягкости соломенного тюфяка для бедной родственницы. Рой малодушных па̀ром из остывающего нутра. Прикинула так и эдак, марш-бросок достаточен для целей, помутнение в её пользу заставит обратно, уже не, в снег в корнекресло, до полного одеревенения не след о прострелах. Никакого холодного всплеска от касательства белых мух без права взлёта не почувствовала, стянутый жилет оголил тонкое сукно рубахи, пожалуй не пригодится чаще. Смотрела вперёд сквозь призму оледенелой радужки, ладно, нежильцам можно. В древесных лакунах бока дома-вселенной, Вестфалии ещё не доводилось, с четырьмя узкими башнями внутри, как, полыхал, из крыши каждой дымофигуры. Так вот где сын нашёл пристанище не по праву рождения. Медленно засыпала, бодрость и возбуждение при виде макабрического общежития побеждались холодом. В один миг накатил страх в форменном кафтане перед первобытным мороком фабулы смерти, желание всё вернуть и ещё более страшное понимание, вернуться сил уже не хватит. Ещё раз на дым из башен, на тёмные после двадцати трёх окна, толком не видела окон, догадывалась о существовании. Глаза помалу.