Ты как вообще попала наверх?
– Была обманута, была всеми брошена…
– И себя убила, а ведь это грех.
Сакралпётр застыл у врат,
Пальцы трогают ключ на связке,
А перед ним покорно стоят
Бляди в ажурных повязках.
Все смирились, одна только плачет,
Смотрит сквозь воршты на парадиз-кущи.
Здесь её соли нисколько не значат,
Будь ты окликнутой или зовущей.
– Нету на то моей силы и власти,
Я бы и рад, да Господь не велел.
Пётр готов разорваться на части,
Лишь бы привратника бросить удел.
– Не могу милая, не могу, красавица,
Скоро за вами придут унижатые.
Сам говорит и себе поражается,
Как от стыда не щемит, не дрожат.
– Петенька, миленький, сжалься над сирыми,
Нас же не много, не просим за всех,
Дадим по разу метатронам с лирами…
– Самоубийство – отвратнейший грех.
Четыре гетеры в тартаре рыдают,
Подан банкет из червивого хлеба.
На арго-ж того на хуй посылают,
Кто отказал им в плацкарте на небо. Монахия всегда, про неё, Альмандину и Вестфалию, на что Принцип уточнял, в описанных обстоятельствах прошмандист, как будто, четверо. Не слишком буколикой, вообще не очень все эти женские разговоры-намёки на совместную жизнь и перверсические рефлексии, хотел лишь не показаться неотёсанным болваном-внутренним дятлом и не обидеть её подчистую, цеплялся за щели, в какие помещались его марвихеристические пальцы. Монахия отвечала, свою четвёртую, намекая на, у Принципа трое друзей и он четвёртый, они ещё не встретили, но вообще всё это великая тайна.