Межгосударство. Том 2

Фёдор Шакловитый: Мне не надобен никакой билет.

Филипп фон Гогенгейм: О, прошу простить, вы и вам подобные явились с целью разрушить это место, как самое опасное, что опять же служит доказательством моей правоты. И чем вы заняты теперь? Тащите гроб, полагая, что там лежит один из ваших друзей или родственников и даже не задаваясь вопросом, отчего он так велик. У вас были знакомые великаны, господин окольничий? Нет. Ну так поверьте, что вы уже участвуете в столь ненавистной вам литературе.

Фёдор Шакловитый: Литература мне не ненавистна.

Филипп фон Гогенгейм: В таком случае зачем вы явились осаждать библиотеку. Понимаю, мы с коллегами так же явились её осаждать, однако наши намерения никак не сообразовывались с вашими.

Фёдор Шакловитый: Нас собрали и сказали…

Тут Александр Ипсиланти начинает кашлять и хрипеть и окольничий умолкает на полуслове.

Фениус Фарсайд: Вольнодумцы, вольнодумцы, мне б вас надо

проучить,

Да не знаю как бы можно к сей затее

подступиться.

Разве всю литературу прочитать и изучить,

Ну да эдак ещё можно к ней невольно

пристраститься.

Филипп фон Гогенгейм: Правильно, вы, господин окольничий, уже и пристрастились.

Фёдор Шакловитый: Ещё никто и никогда не подозревал меня в вольнодумии.

Филипп фон Гогенгейм: Сочувствую вам.

Фридрих Шиллер: Примите мои соболезнования.

аль-Курайши: Мне жаль тебя.

Пауль фон Фейербах: Вы достойны жалости.

Каспар Хаузер: Герр фон Фейербах, о чём вы?

Бабушка Гитлера: Господин Гюйгенс, как вы полагаете, кто в этом гробу?

Христиан Гюйгенс: Что значит полагаю? Я полагаю, что это известно всем и сей вопрос не требует никаких предположений.

Бабушка Гитлера: И всё-таки?

В это время Имхотеп бросает гроб и отстаёт от процессии.

Бабушка Гитлера: Видите? Подумайте хорошо.

Христиан Гюйгенс: Я понимаю к чему вы клоните, однако не уверен…

Бабушка Гитлера: Это хорошо, что вы засомневались.

Христиан Гюйгенс: Вам бы быть церковником.

Бабушка Гитлера: Я бы тоже хотела, чтоб там лежали части универсальной катапульты, которая умеет жечь солнечными лучами и стрелять бомбами на три полёта птицы, однако там не она.

Христиан Гюйгенс: Вы верно убеждены?

Бабушка Гитлера: Взгляните вокруг, вы полагаете им всем есть дело до такой катапульты? В таких пристрастиях с большой натяжкой я могла бы заподозрить разве что Имхотепа, однако его с нами больше нет.

Христиан Гюйгенс ещё некоторое время идёт в задумчивости, после чего бросает гроб и уходит в сторону замка.

Бабушка Гитлера: Николай Васильевич, а вы как думаете, что там всё-таки?

Николай Гоголь: Вообще-то я думал, что там я.

Бабушка Гитлера: В таком случае, сообразите сами, вы бы стукались частями вашего тела о стены.

Николай Гоголь бросает гроб.

Фридрих Брокгауз: Начинаю подозревать, что там и не книги, которые мы спасаем от нападающих.

Бабушка Гитлера: Вы весьма прозорливы.

Фридрих Брокгауз бросает гроб.

Мефодий Дёмин: Однако становится тяжеловато.

Бабушка Гитлера (очень громко): Со всей ответственностью могу заявить, что под крышкой не вырезана карта изнанки мира и внутри не лежит подборка разбойничьих романов.

Фридрих Шиллер и Мартин Цайлер бросают гроб. Вслед за Шиллером (которого он считает поэтическим наставником, это следует дать понять зрителю) уходит и аль Умуи аль-Курайши. Получается так, что гроб несёт военная клика в полном составе и разрозненные защитники библиотеки. Мефодию Дёмину тяжеловато, хоть он и знает, что жонглировать гробом им придётся ещё долго (это следует дать понять зрителю). Александр Ипсиланти исторгает несколько гортанных звуков и военная клика поворачивается и пытается нести гроб в обратную сторону. Остальные силятся им противостоять. Каспар Хаузер начинает плакать, однако старается не дать повернуть гроб изо всех сил. Глаза Су Суна расширяются от усилия и в его лице проскакивают черты Гуан-Ди. Их шестеро противоборцев из которых двое – женщины. В военную клику входит четверо. Чаша весов склонилась в их сторону.

Фениус Филид: Золото, красное, медь, над коляской мрак,

Арки, ступени, крыльцо, леса

Сколько ж измыслено вами врак.

Если не хочешь читать – бросай.

Пламя свечи, стук колёсных пар,

Только уж очень болят глаза.

Книга не лучший на свете дар,

Если не хочешь читать – бросай…». В кухне совсем от Монахии голос Вестфалии. Девушка гасит, не хочет застигнутой. Сидит тихо и, что делает.