Глава вторая.
Великий бамбуковый забор
Тень многоразовой петли падает с криком с карниза,
Трепещет от обиды собирательный образ горла.
Есть, есть осязаемые истоки и у каприза,
Тень и душу, здесь как единое целое, насквозь протёрло.
Сталь собирательного образа лезвий, выглядывает из ножен,
Бьётся неизношенное сердце и плачут втянувшиеся вены,
Снова хитрое, превратившееся в каменное, горло понять не может
Отчего оно в списках на вход в прозекторскую, значится первым.
Не дано, вот ведь ядрическая банальность, человеку крыльев -
Он себя любя и думая, что для общей пользы, с высоты бросает,
У подножья рабицы из удочек – ступеней стылых,
Он себя на донорские, но ненужные куски кромсает.
Яд под кожей сочится, представая в итоге деятельности смертью,
Никого, даже кита эволюционировавшего в слона, после той не жалко.
Разбегались морщины от якобы смешливости оппонента, сетью,
Но туго намотанные на бывавшую в настоящем деле палку.
Жизнь, эта продувная железнодорожная бестия, под рельсы уложит шпалы,
Стук колёс лучше всякого, в том числе в Третье отделение, стука,
Вырастает себе, без воды и являющихся за копьями рыцарей, помалу
Превеликий забор из самого, какой ни на есть, бамбука.
«Если просить у превеликого забора наследственных рубинов побряцать, разорит окружающих в трёхшаговой доступности. Если просить превеликий забор застить пантеону газами с первого неба, не могли предписывать, лишит возможности читать и слушать сказки, никогда не узнаешь о. Если станешь уверять превеликий забор в нежелании своём жить, вряд ли вывалится штакетина на сорок удилищ. Превеликому забору нужны твои желания. Тогда я хочу не жить. Так строится». Из части первой «Апологии самоубийства» Эмиля Коновалова.