Мгновение

Однако вернемся на Землю в кембрийскую эру. Удивительно, что согласно новейшим гипотезам первыми живыми организмами были одноклеточные, способные к фотосинтезу или приспособленные к таким изменениям, которых энергетически требует жизнь благодаря непосредственной трансформации квантов лучистой энергии для поддержания протоплазматической активности. Хотя мой Голем XIV и говорил что-то подобное, я не утверждаю, что он не ошибался. В любом случае жизнь, уже многоклеточная и еще существующая в океанах, так же как и на их дне, в кембрии выползла на сушу. Однако только позднее, быть может, из водорослей и синих мхов, появились растения, сперва голо-, затем – покрытосеменные и, наконец, – древесные, но не будучи осведомленным в палеоботанике, я не смогу все рождающиеся сегодня концепции растениесозидательных эпох диахронически и таксономически назвать.

От кембрия с его мощной радиацией нас отделяет около пятисот миллионов лет. Приведенное выше изложение новейших гипотез, касающихся прошлого Земли, кажется, вступает в противоречие с традиционной геологической классификацией. Однако нам известно, что еще в палеозое произошел зооцид, в котором погибло 90% живой массы биосферы. Зооцид, в котором погибли динозавры и все прочие животные с массой более двадцати килограммов, был более скромным по масштабам, чем пермский. В те времена ледяной праконтинент уже раскололся и разошелся таким образом, что возникли два больших блока, размещенных на подземных плитах и разделенных Атлантическим океаном. Наименьший из континентов, Австралия, отделился от Евразии позднее всего. В результате этого млекопитающие, которые там появились, оказались сумчатыми. Зато в Евразии и в обеих Америках сформировались плацентарные млекопитающие. Эта дальнейшая история Земли – важная для нас, поскольку из млекопитающих обособилась ветвь гоминоидов, а из нее – гоминиды, окончательным результатом развития которых стали мы (после сложных изменений гоминидов, появившихся уже только в Южной Африке, сохранивших в себе элементы, например, австралопитека), и развитие человека разумного, то есть нас, уже довольно хорошо изучены. Однако изучены они только в том смысле, что благодаря разнообразным исследованиям (например, изотопному анализу палеонтологических остатков костей) мы приблизительно знаем, какие виды были более ранними, а какие – более поздними. Однако мы не знаем, почему головной мозг очередных подвидов человека увеличивался, не знаем, почему объем черепа неандертальца был больше среднего размера черепа современного человека, и не знаем в значительной степени потому, что специалисты придерживаются справедливого взгляда, что естественная эволюция не является телеологическим процессом, то есть она не направлена к достижению какой-либо цели (которой могли бы быть, например, мы – люди). Следовательно, прочитанные, главным образом с минеральных окаменелостей, следы изменения магнитных полюсов Земли представляются сегодня основой для возможности реконструкции прошедших эпох. По сути дела, как геологические, так и биосферные определения, закрепленные уже в науке, претерпевают необычайно революционные изменения. Мы знаем, что homo neandertalensis sapiens

тысячелетиями сосуществовал с homo sapiens sapiens

(то есть с нами), но не разрешен спор о том, каковы были взаимные отношения обоих видов. Уже доказано, что каннибализм был характерен для первобытного человека, который острыми краями кремния раскалывал длинные кости побратимов, чтобы насытиться их костным мозгом, но сейчас это не слишком ужасает, если к нашим рассуждениям мы добавим знание о современном мире.

Человек разумный, как окончательный результат биосферной борьбы, может быть исследован точнее, чем существа, жившие сотни миллионов и миллиарды лет тому назад. Картина Земли, как ледяного шара, заключающего в себе океан, является существенным новшеством, и тем самым – предметом бурных споров и дискуссий специалистов, к которым я не принадлежу. В самых общих чертах можно было бы сказать, что история человечества измерима секундами в сравнении с продолжительностью истории биосферных перемен. Прошлое действительно изменяется на наших глазах, и поэтому его разнообразные научные картины не менее туманны и трудно познаваемы, чем те картины, которыми потчуют нас предсказатели будущего.

Tertio millennio adveniente[42]