Мгновения жизни

Она перечитала письмо трижды, и с каждым разом сердце ее начинало биться все сильнее, у нее закружилась голова, перехватило дыхание, так что пришлось присесть. Она находилась в своей кухне, среди знакомых вещей: выкрашенных в небесно-голубой цвет кухонных шкафчиков и старой газовой плиты, которую она никак не могла заменить, потому что все время возникало что-то более срочное или, по крайней мере, более интересное, на что можно потратить деньги. Здесь были небольшой поднос с бутылочками оливкового масла и уксуса, баночки с разными сортами чая, ее горшочек с медом. Прямо перед ней стоял старый, поцарапанный дубовый стол, слишком большой для этой комнаты, а на стене над ним висели два ряда черно-белых фотографий, на каждой из которых был запечатлен какой-то безлюдный пустынный морской пейзаж, снятый, когда море пребывало в разном «настроении». Она потерянно огляделась по сторонам, чувствуя себя подобно уносящемуся в высокое небо забытому воздушному шарику.

Рисунок был именно тем подарком — замечательным и подходящим к случаю, — который только он и мог послать ей. Но чтобы это произошло через два года после его смерти? Нельзя сказать, что Грейс не верила в чудеса, — просто она считала их крайне маловероятными. Он умер, и, поскольку дело происходило в реальной жизни, воскресения не будет.

Она прислонила картину к спинке одного из кухонных стульев. Она смотрела на то, что видел он: между ними пролегло расстояние в два с лишним года, но сейчас оба видели одно и то же: на заднем плане угрюмой громадой нависал мрачный дом, у самой кромки воды сидела темноволосая девушка, на которую с немой страстью взирал неясно выписанный человек, и все это купалось в лучах чистого света, словно просеянного сквозь тончайшую муслиновую ткань. На волнах играли все оттенки голубого и синего цветов, а вдаль уходил бесконечный горизонт. Грейс приходилось видеть такой свет и такой горизонт раньше, в других местах, но никогда — из окна дома Нортбурн-хаус. И этот А. Л. Форбс, кто он такой? Ей не доводилось слышать о художнике с таким именем, но перед ней была не любительская мазня, а работа настоящего художника, гения.

Она перевернула письмо, которое держала в руках, и только сейчас обнаружила небольшую приписку на обороте.

«В общем, Грейс, я нашла это трогательное письмо и сопровождающее его «произведение искусства», когда разбирала немногие оставшиеся после него вещи. Поскольку я не верю, что даже лавка бывших в употреблении вещей захочет взять ее, то пересылаю эту картину тебе. Может быть, он передумал и не решился вручить ее тебе — например, ему неожиданно изменил хороший вкус. Но этого мы уже никогда не узнаем, не правда ли? Желаю, чтобы она пришлась тебе по душе.

Искренне твоя,

Черри Макгроу (миссис)».

Грейс приехала к своей мачехе как раз к чаю. Миссис Шилд встретила ее словами:

— Ты выглядишь так, словно увидела привидение.

Грейс начала смеяться так долго и громко, что миссис Шилд решила: у ее падчерицы наконец-таки случился тот самый нервный срыв.

Они отправились прогуляться по территории, и миссис Шилд исподтишка бросала на Грейс испытующие взгляды. Миссис Шилд терпеть не могла, когда о ней забывали. А Грейс пыталась придумать, как же сказать ей о картине и при этом не переборщить. Дело было совсем не в том, что миссис Шилд не поймет, она-то как раз поняла бы. Но она стала бы причитать и кудахтать, хлопотать и суетиться, снова поставила бы чайник на огонь, и это все было бы нормально, если бы речь шла о сбитой обуви или о куда-то затерявшемся бумажнике, а не о серьезных вещах — для них требуются пространство, время и молчание. Поэтому Грейс ничего не сказала, и миссис Шилд оставалось только пребывать в беспокойстве, а солнце освещало лужайки, на которых резвились кролики, ведь дело было не в сумерках, а в разгар ясного солнечного дня.