Мятежник Хомофара

– Бу-у! – завыло невидимое чудище, но звук тут же унесся далеко назад.

Пилот чуть замедлил скорость, огляделся.

Никаких карманов здесь не было. Откуда же донесся вой?

Персолипы и пусторосли, по рассказам учителей, были единственными обитателями колодца. Правда, до открытого пространства Глубины оставалось уже совсем немного. Сюда могли проникать беззвучные змеи, чернь и ледорубы, о которых говорили учителя. Кто из них мог выть?

О беззвучных змеях он знал, что они не издают звуков, несмотря на их фантастические размеры. Поскольку учителя не употребляли никаких земных метрических единиц, кроме секунд и скорости света, Расину трудно было представить длину этих змей. Крапс сказал: для того, чтобы накормить одну такую змею, понадобится около сотни тузоров. Но вряд ли монстры могли выть. Из названия следовало, что змеи были беззвучны.

Чернь обитала вдали от пересадочных станций и зоны вечных снегов. Сначала надо было достичь конца колодца, выйти наружу, а затем двигаться обратно. Чернь представляла собой беспросветную кору, отделяющую Глубину от некоего Алехара, которую учителя упомянули вскользь.

«Тебе все равно не проникнуть туда, хомо, – сказал Кробиорус. – Туда не долетал ни один хомун. Хотя это место их искушения».

«А вы бывали там, учитель? – спросил Вадим.

«До того, как заключили контракт, мы были свободны, – ответил Кробиорус. – Чистым вастам в Алехар добраться легко, но им просто нечего там делать».

Если там, за стенкой колодца, беспросветная кора, мог ли пробиться через стенку вой черни?

Еще ледорубы… Эти твари, как говорил Крапс, водятся глубже сигнального уровня, до них он ещё не долетел.

Хлопок-спад-тишины – и Вадим сделал резкий маневр, уходя от ледяного камешка. Видели бы его в эту минуту члены «Кружка Аманды»! Хотя, пожалуй, Глорию и Аманду он попросил бы отвернуться.

Вадим с сомнением покосился на свое мужское достоинство. Любопытно, зачем ему в нематериальном мире этот земной атавизм?

Во время обучения он проводил над собой эксперименты, пытался изменить форму тела. Можно было слегка увеличить рост, вес, исказить до неузнаваемости черты лица, удлинить или укоротить конечности, но человеческие очертания всегда оставались узнаваемыми. Где-то в глубине души существовал стерженек, делавший его хомуном. Может, эта штука и была его проявлением?

– Бу-у-у! – раздалось снова, теперь уже ближе. Мыслезвук доносился справа. На этот раз раскат следовал за пилотом, а не уносился назад.

– Бу-у! Бу-у-у-у-урр! – послышалось со всех сторон сразу, и тут Расин заметил, что стенки колодца то там, то тут продырявлены. Рваные края материи трепетали, создавая шум. Словно исполинская флейта, звучал колодец, по которой несся пилот, толкая перед собой поток воздуха.

Колодец становился шире. Голубоватое свечение приобретало лиловые оттенки, в отверстиях поблескивала белизна.

Стенка дугообразно изгибалась, пришлось опять сбавить скорость. Неожиданно он проскочил мимо многокилометрового просвета, в котором успел разглядеть белоснежную даль. Вадиму показалось, что он видел холмы.