Мятежница

Маги пригласили мужчину в свой кабинет, где они еще долго обсуждали военные дела. Йен был весьма удивлен, почему легион относится к нему с такой терпимостью и вниманием, посвящает в свои планы, даже после проваленной операции. В голове у мужчины возникло два варианта: или они по каким-то причинам определили его в преданные сасенары и решили сделать на него ставку, или же все по тем же причинам хотят приблизить его, чтобы расправиться с ним. Ни один из вариантов совсем не нравился Макинтошу.

В конце разговора мужчина уточнил о своей судьбе:

— Я собираюсь вернуться в Корк. Мой напарник пленен самим Леландом, и мне необходимо привести дела конторы в порядок, пока друга не обменяли на сиу.

— Не торопись, мой мальчик, — прервал его Дабхглас. — Для начала тебе следует навестить столицу, передашь кое-какое сообщение от нас главе Лиффорда, а заодно отдохнешь в местном госпитале. Городские врачи быстро поставят тебя на ноги, на обе ноги.

Йену совсем не улыбалось ехать в Лиффорд, но спорить с властелинами он не рискнул. Меж тем он решился задать давно мучивший его вопрос:

— Ваши величества, — обратился он к трем магам. — Простите за дерзость, но почему вы до сих пор не вмешиваетесь в войну? Я понимаю, что эта наша задача защищать свое государство. Но, видят боги, ваше вмешательство, наконец, остановит эту бессмысленную бойню и решит войну за день. Бесчисленное количество солдат, докторов и гражданских гибнет день ото дня. На западе страны ситуация практически критическая. Леланда и его шайку давно нужно поставить на место, и вам это под силу.

Выпалив это, он уставился на правителей, ожидая их гнева за его нахальство, но был премного удивлен их реакцией. Маги глядели на него с привычным спокойствием и высокомерием, но сейчас на их бесстрастных лицах появился интерес. Даже во взгляде безразличного Гэйлона, на груди которого Йен разглядел тушку высохшего безобразного жука, казалось, появилось любопытство.

Маги обменялись понимающими улыбками, а затем посмотрели на мужчину, словно ласковые учителя на несмышленого ребенка.

— Ты прав, мальчик, — ответил за всех старший Дабхглас. — Это война все больше напоминает нам резню скотины. Столько невинных жертв падает смертью правых. Мы сами удивлены, что наш народ настолько глуп и горд в своем патриотизме, как с одной, так и с другой стороны. Подумать только — придумали себе лживые истины и готовы за них проливать кровь. Мы с братьями каждый день наблюдаем, как летят их головы, и благодарим богов за людское качество, что зовется "преданность". Всегда приятно, когда за тебя готовы умирать.

У Йена невольно отвисла челюсть от изумления. Не могло быть, чтобы правители думали так! Но следующие слова Дабхгласа просто потрясли мужчину:

— Ты еще молод и горяч и не понимаешь, что к любому бедствию нужно подходить с холодной головой и сердцем. Признаюсь, Леланд со своими нищими бандитами оказал нам неоценимую услугу. Дело в том, что Глин-Гудвик в последнее время слишком разросся и расширился. Родилось много людей, народом стало все труднее управлять. Потому и возникли эти волнения в обществе, построенные на бредовых идеях. Мы давно думали, как сократить численность населения Глин-Гудвика, и война оказалась как нельзя кстати. Мы ее не начинали, не нам и отвечать за бездумные убийства. Мы обязательно вмешаемся, но несколько позже. Когда поймем, что теперь остались люди, которыми легко можно руководить.

Йену понадобились недюжие способности, чтобы не выдать своей реакции на слова Дабхгласа. Он даже смог спокойно закончить разговор, раскланяться и уйти, и ни один мускул не дрогнул на его лице.

Дальше, оставшись один, он долго будет сидеть молча, глядя в пространство, а внутри него разразиться буря по масштабу куда сильнее, чем то, что творится на полях сражений. И в итоге этой внутренней борьбы в душе мужчины родится кое-что новое, а кое-что безвозвратно умрет.

Оливия медленно прохаживалась по лагерю с видом оскорбленной невинности. Этот наглый, беспринципный мятежник с каждым днем все сильнее выводил ее из себя. Порой Лив хотелось собственными руками придушить Ханлея Леланда.

Сегодня мерзавец чуть не вывернул ей руку, когда волок обратно в лагерь из раскинувшегося вблизи лесного бора, где девушка хотела насобирать ягод. Он, видите ли, решил, что она собралась бежать. То есть Оливия — дура набитая, что ли? Девушка скорчила недовольную мину. Да и не делает она больше попыток побега, после того, как поняла, что бежать просто некуда. Прорваться в лагерь сасенаров не представлялось возможным, а лагерь сиу с трех сторон был окружен густым лесом, в котором водились волки и…дезертиры, которые были даже опаснее голодных хищников.

В отличие от остальных Оливию не держали ни в клетке, ни в яме, как других военнопленных, но все равно она чувствовала себя здесь, будто запертой в замке, под присмотром кровожадного дракона с раскосыми глазами, а славный Мертон не спешил ее вызволять.