Мятежный дом

— Мы работаем, чтобы подонки чувствовали себя не слишком спокойно. Мы никогда не покончим с воровством, убийствами, наркотиками, драками… Можем только сделать так, чтобы их было меньше. Хочешь верь, хочешь не верь, Данг, но до войны в Пещерах, бывало, проходили целые месяцы без поножовщины. Райские были денечки, а все почему? Потому что все подонки знали: их будут искать и, скорее всего, найдут. Человек — скотинка вредная. Жестокая, злобная и ленивая. Она трудится, потому что над головой висит топор голода, и держится закона, потому что над головой висит топор страха. Подонок удержится от преступления, если будет знать, что его непременно станут искать и непременно найдут. И мир сделается немного лучше. Теперь ты понял? Потому что если ты не понял, в полиции тебе делать нечего.

— Я понял, — сказал Данг. Он сказал бы что угодно, чтоб его приняли.

— Сомневаюсь, но думаю, что скоро поймешь.

* * *

Под высокими сводами Храма Всех Ушедших как будто бы ничего не изменилось — а скорее всего, эффект застывшего времени здесь создавали специально. Час был поздний, храм почти пустовал. Бет в сопровождении Кея и Галахада спокойно проследовала к кенотафу отца и, вложив руку в огненную чашу, отперла двери. Барельефы отца и матери, казалось, улыбнулись ей. Уж они-то знали, что лукавая доченька пришла сюда вовсе не потому что вдруг пожелала отдать долг памяти, а потому что ей намекнула прийти сюда Аэша Ли. На церемонии заключения контрактов о пилотском геноме, когда официальная часть закончилась и ее окончание отметили легким застольем, Ли, как бы мимоходом, быстро покончив с формальными приветствиями, бросила:

— Я намереваюсь в ближайшие дни совершить небольшую жертву в кенотафе ваших родителей. Не желаете ли присоединиться?

— Я… (христианка? не люблю могил? боюсь тебя, старая лиса?) не знаю, как это делается. Простите.

— О, ничего сложного. Вы можете просто присутствовать — это несложная процедура, вы ее быстро освоите.

— А…зачем вам я?

— Без кровного родственника я не смогу получить доступ в сам кенотаф, — Ли поклонилась. — Это была бы такая честь.

Бет что-то не очень верилось во внезапное благочестие шпионки. Скорее всего, она просто хочет поговорить о чем-то таком, что можно спокойно сказать только в могиле.

Прошло четыре дня с тех пор, как Бет получила у Керета высочайшее разрешение на открытие приюта для гемов. Подготовка к церемонии подписания контрактов заняла столько времени, что увидеться с Рокс не получилось: она передала документы курьером. Рокс в ответ прислала ей официальное приглашение на открытие приюта, но до этой даты оставалось еще три недели. Может быть, Ли хочет поговорить о Роксане? А может быть, о… о ком-то другом?

— Добрый день, — вошедшая с поклоном в кенотаф старуха была одета в темно-коричневое платье и белую траурную накидку. — Поставь поднос сюда, дочь, и уходи.

Гладко выбритая (примета ученика-синоби) девочка, ровесница Бет, поставила поднос на низкую треногу, для ритуальных подношений и исчезла. Бет заблокировала за ней дверь и, присев на скамеечку для медитаций и молитв, начала наблюдать за действиями старухи.

Аэша Ли принесла несколько листов плотной желтоватой бумаги из гаса — грубоватой и волокнистой даже на вид — тушечницу, маленький сосуд с водой и черную палочку с каким-то рисунком. Когда она начала растирать палочку о каменное дно тушечницы, Бет не удержалась и спросила:

— Разве нельзя было все это сделать заранее?

— Можно, — кивнула ведьма. — Но это означало бы непочтение к ритуалу, а значит — к вашему батюшке.

— А вы и вправду его почитаете?

— Да, — не отрываясь от своего занятия, сказала Ли.

— Мне замолчать, чтобы не отрывать вас от… м-м-м… ритуала?

— Нет, если вам не будет угодно, — улыбнулась женщина. — Мастер ритуала отличается от ученика тем, что отвлечь его не может никто. На глубинном уровне он сосредоточен и не допустит ошибки.

— А в чем смысл этого ритуала?

— Смысл, как всегда, в самом ритуале. Ты делаешь что-то с этим миром — а мир что-то делает с тобой. Все повторяется — и все изменяется.

Она закончила растирать тушь и налила в тушечницу немного воды.

— Можно сделать то же самое световым или структуральным пером, но когда ты с неизменным терпением растираешь тушь и подбираешь правильную пропорцию воды, ты изменяешься чуть-чуть больше.

— И какова цель этих изменений?

— Попытаться что-то понять. Ну вот, — старуха выпрямилась, с удовольствием осмотрев дело своих рук. — Прекрасная тушь, не слишком жидкая и не слишком густая. Проверим ее?

Она взяла один из листов бумаги и в семь быстрых движений набросала какой-то знак.

— Искусство каллиграфии — это не просто искусство чистописания, — сказала она, протягивая бумагу Бет. — Это искусство понимания прежде всего. «Терпение», которое звучит как «синоби» — простой знак всего из двух элементов: вверху — «меч», внизу — «сердце». Тут немного размазано. Мне нужно набить руку.

Она взяла второй лист бумаги.