Мятежный «Сторожевой». Последний парад капитана 3 -го ранга Саблина

Зададимся вопросом, а почему Саблин вдруг ни с того ни с сего начал в 1961 году строчить письма в политическое управление ВМФ адмиралу Гришанову? У помощника командира батареи 130-мм орудий, что, нет своих служебных дел, или он к этому времени уже в совершенстве познал профессию корабельного артиллериста, и ему уже больше нечего было делать, кроме как помочь в делах и корабельному замполиту? А может, это стучало сердце истинного коммуниста, радевшего и болевшего за любой недостаток, попавший в поле его зрения? И почем вдруг сразу писать именно в Москву, и именно адмиралу Гришанову? Не лучше ли было для начала показать личным примером, как надо готовить и проводить политические занятия с матросами? Пригласить для этого к себе на занятия и сослуживцев, и начальников. Посмотрите, мол, как надо работать, и впредь делайте так же! Почему бы не выступить по данному вопросу на партсобрании или на партактиве? Почему бы не поговорить на эту тему с опытными политработниками — замкомбригом, начальником политотдела дивизии, наконец, даже с начальником политуправления Северным флотом? Почему сразу надо строчить бумагу на плохую организацию политзанятий в Москву?

Для меня ответ на этот вопрос предельно ясен. Дело в том, что Саблин писал вовсе не письмо, он писал донос, так как не мог не понимать, что ответной реакцией ПУ ВМФ на его послание будет не формальный ответ писавшему, а проверка данного соединения по поднятому в письме вопросу. Саблин просигналил в лучших традициях борцов за «правду», и Москва не могла це отреагировать на этот сигнал. Сетования же Саблина на то, что он так и не получил личного ответного письма от адмирала Гришанова, несерьезны. С чего бы это трехзвездному адмиралу вступать в переписку с каким-то лейтенантом? Этого Саблин тоже не мог не понимать. На самом деле никакого ответа от Гришанова он и не ждал, ибо цель доноса была совсем иной. Политзанятия были лишь поводом для личного обращения. Дело в том, что к этому времени служебные пути бывших однокашников Гришанова-младшего и Саблина разошлись. Последний прекрасно понимал, что он выпал из поля зрения Гришанова-папы, а значит, не может рассчитывать на его покровительство. Рассчитывать на поддержку отца он тоже не мог, тот к этому времени уже пребывал в глубокой отставке. В сложившейся ситуации надо было как-то напомнить старшему Гришанову о себе. Вот, мол, я сын вашего старого друга и однокашник вашего сына, не раз у вас пивший и евший, прозябаю ныне всеми позабытый и прошу поддержки! К тому же я принципиален и очень люблю политические занятия, а потому был бы не прочь, если бы вы забрали меня от осточертевших пушек в замполиты.

Но все вышло иначе. Москва на сигнал все же прореагировала, но не так, как рассчитывал Саблин. Кому надо, «за формальное проведение политзанятий» внушение сделали, при этом посчитав излишним информировать об этом какого-то лейтенанта. Гришанов то ли не понял, какой именно Саблин взывал к нему из северных снегов, или просто сделал вид, что не понял. Мало ли детей его старых сослуживцев служит на флотах, всем им составлять протекцию никаких сил не хватит!

А потому, когда впоследствии на одном из допросов Саблин со злостью заявил, что он целых 14 лет (!) ждал ответа на свое принципиальное письмо, но так его не дождался, он лукавил. Не умного московского дядю, который в момент выправит положение с политзанятиями, ждал Саблин, а изменения своей собственной судьбы. Но Гришанов в тот раз отмолчался, и Саблин остался тянуть лямку артиллерийского лейтенанта. Этого долгого и напрасного ожидания и невнимания к своей особе, несмотря на все их весьма хорошие последующие отношения, Саблин старшему Гришанову не простил до самой смерти.