Мичман Хорнблоуэр. Лейтенант Хорнблоуэр

– Здесь лучше, чем внизу, сэр, – извиняющимся тоном сказал Финч.

– Вы правы, – ответил Хорнблауэр с полным безразличием, желая отбить охоту продолжать разговор.

Он отвернулся, чтобы не обращать на Финча внимания, устроился поудобнее и попытался под мерное качание марса-погрузиться в то полусонное состояние, в котором может неожиданно созреть решение. Но это было непросто. Финч метался, как белка в колесе, глядя то с одного, то с другого места, и постоянно прерывая ход мыслей Хорнблауэра, тратя зазря его бесценные полчаса свободы.

– Какого дьявола, Финч?! – рявкнул наконец Хорнблауэр, окончательно потеряв терпение.

– Дьявол, сэр? – переспросил Финч. – Это не дьявол, дьявол не тут, сэр, прошу прощения.

Он снова таинственно улыбнулся, словно нашкодивший ребенок. Какие тайны скрыты в глубине этих странных голубых глаз? Финч снова взглянул под крюйсель: сейчас он был похож на младенца, играющего в «ку-ку».

– Вот он! – сказал Финч. – Я его видел. Бог опять на грота-марсе, сэр.

– Бог?

– Да, да, сэр. Иногда Он на грота-марсе. Чаще всего там. Я Его сейчас видел, борода Его развевается по ветру. Его только отсюда и видно, сэр.

Что можно сказать человеку, у котороготакие галлюцинации? Хорнблауэр тщетно ломал голову над ответом. Финч, казалось, забыл об его присутствии и снова играл в «ку-ку» у края крюйселя.

– Вот Он! – сказал Финч себе, – Вот Он снова! Бог на грота-марсе, а дьявол в канатном ящике.

– Весьма подходяще, – цинично подумал Хорнблауэр, но вслух этого не сказал. Он и не думал высмеивать фантазии – Финча.

– Дьявол в канатном ящике во время собачьих вахт, – сказал Финч, ни к кому не обращаясь, – Бог же вечно пребывает на грота-марсе.

– Странное расписание, – заметил про себя Хорнблауэр..

Внизу на палубе начали бить восемь склянок, в тот же момент боцманы засвистели в дудки и послышался голос боцмана Уолдрона:

– Подвахтенным на выход! Все наверх разворачивать судно! Все наверх! Все наверх! Эй, старшина корабельной полиции, запишите, кто последний появится из люка! Все наверх!

И без того краткий отдых, нарушенный навязчивым присутствием Финча, окончился. Хорнблауэр перелез через ограждение и уцепился за путенс-ванты: не мог же он спускаться через удобную собачью дыру, тем более на глазах у первого лейтенанта, который мог бы пристыдить за столь недостойного моряка поведение. Финч подождал, пока Хорнблауэр слезет с марса, но, даже начав позже, легко перегнал его по дороге на палубу. Опытный моряк, Финч бегал по вантам, как обезьяна. Тут все мысли о странных фантазиях Финча вылетели у Хорнблауэра из головы – надо было разворачивать судно.

Однако позднее Хорнблауэр несколько раз мысленно возвращался к странным словам Финча. Нет сомнений, что Финч твердо верил в то, что говорил. Об этом свидетельствовали и его слова, и выражение его лица. Он говорил о бороде Бога – какая жалость, что он не потрудился подробнее описать дьявола в канатном ящике. Рога, вилы и раздвоенные копыта? И почему только во время собачьей вахты? Странно, что он придерживается строгого расписания. Хорнблауэр затаил дыхание: его внезапно осенило, что у всего этого может быть вполне рациональная подоплека. Быть может, дьявол в канатном ящике во время собачьих вахт – образное выражение, означающее, что там творятся дьявольские дела. Хорнблауэру предстояло решить, что требует от него долг, и что – практические соображения. Можно доложить о своих подозрениях Эклзу, первому лейтенанту; но, поведя на флоте год, Хорнблауэр легко мог вообразить, что ожидает младшего мичмана, рискнувшего побеспокоить первого лейтенанта своими необоснованными подозрениями. Лучше сначала посмотреть самому. Неизвестно, однако, что найдет – если найдет; и как с этим разбираться – опять-таки, если будет с чем разбираться. Хуже того, он не был уверен, что сумеет с этим разобраться, как подобает офицеру. Он может выставить себя дураком. Он может повести себя неправильно, навлечь на себя позор, поставить под угрозу дисциплину на судне, ослабить ту тонкую ниточку, которая связывает офицеров и матросов, дисциплину, которая заставляет три сотни людей по слову своего капитана безропотно сносить неописуемые тяготы и, не задумываясь, рисковать жизнью. Когда восемь склянок сообщили об окончании послеполуденной и начале первой собачьей вахты, Хорнблауэр с трепетом спустился вниз, зажег от фонаря свечу и направился к канатному ящике.