Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

бы среди них и Монморанси–Бутвиля, отца которого Ришелье приказал обезглавить за участие в дуэли. В работе Мунье, посвященной государственным институтам управления, уделяется мало внимания скрытым от посторонних глаз структурам власти и нигде не зафиксированным переговорам. Среди советчиков короля он находит мало «дворян шпаги» потому, что не там их искал. Однако Ноай, Шеврез, Шолне, Виллеруа, д'Эстре и д'Омон были среди самых доверенных лиц короля. Они состояли в браках с представительницами министерских кланов Кольбера, Летелье и Лионна; им доверяли воспитание младших членов королевской семьи; они занимали высшие церковные, военные и дипломатические посты.¹ Единственным святилищем, в которое им было запрещено входить, являлся государственный совет, или

conseil d'en haut, куда в последние четыре столетия сильные монархи не назначали могущественных представителей «дворянства шпаги».

Людовик делал своими советниками и государственными секретарями робенов или выходцев из низшего дворянства, которые приобрели свое новое высокое положение исключительно по королевской милости. Эта практика была традиционной, а вовсе не новой, как по–прежнему утверждают некоторые историки. Начиная с XIV века выгоды от исключения оттуда грандов стали очевидными. Гранды были эгоистичны, ненадежны, часто действовали в собственных интересах, а не в интересах короля. Людовик демонстрировал в этом вопросе более мягкий подход: он хорошо разбирался в людях и инстинктивно чувствовал, кому можно было доверять. Если он прислушивался к советам грандов, то делал это потому, что нуждался в их советах, а не потому, что они имели право их давать. Враждебное отношение к королевским советникам–парвеню было важной особенностью эпохи; многие современники считали это уникальной чертой своего времени. Но такие связанные между собой явления, как «подъем среднего класса» и презрение к выскочкам, занявшим высокие посты, наблюдаются в любой исторический период. Первые заявления о «подъеме среднего класса» были сделаны в Англии XII века. Филипп IV Французский (1285-1314) прославился своей склонностью выбирать советников из низшего сословия. Как и Людовику X I V, ему приписывали «абсолютистские» аппетиты на основании тех многообещающих цитат из римского права, которыми советники искушали короля. Оригинальность Людовика — если он вообще был в чем‑то оригинален — заключалась не в отказе назначать на высшие посты аристократов, а в том, что его советники приобретали такой социальный статус, как если бы они действительно были аристократами. Преувеличен-

•Mettam R. 1988. Р. 81-91.

ное внимание Сен–Симона к низкому происхождению новых секретарей объясняется не новизной этого факта, а тем, что он не афишировался.¹

Таким образом, при Людовике XIV в центральном правительстве доминировали две элиты. Государственные секретари представляли «дворянство робы», чей сравнительно низкий социальный статус определял их тесную связь с клерками и бумажной работой. Они были, по едкому определению современников, «людьми пера и чернильницы». Хотя после блестящих браков, которые устраивал для них король, они давали начало славным династиям, социальный водораздел отделял их от одворянившихся землевладельцев, властью которых в провинциях нельзя было пренебрегать. Обе этих группы со своими клиентами, размещавшимися на всех государственных должностях, составляли личную фракцию монарха. Реинтеграция «дворянства шпаги» в правящие круги государства смягчила недовольство, ставшее одной из причин Фронды. Таким образом, ставится под сомнение представление о Людовике XIV как о монархе, чьи буржуазные бюрократы маргинализировали феодальную знать и стимулировали развитие «абсолютистской» централизации, провозвестницы современного мира. Такая картина, созданная Токвилем в 1856 году, сохраняется по сей день, хотя и в несколько поблекшем виде.²

Результаты современных исследований доказали, что корпоративные и дворянские организации были неотъемлемыми и ничуть не устаревшими составляющими государственного управления. Однако точка зрения Токвиля жива по вполне очевидным причинам. Институты, в которых доминировала аристократия, должны представляться существующими за пределами «абсолютистской» системы; если бы они находились внутри, то спровоцировали бы ее разрушение. Ни центральная, ни местная аристократия не лишилась власти. Хардинг показал, что губернаторы–аристократы сохранили свое влияние, став союзниками интендантов; Меттам продемонстрировал значение «дворянства шпаги» в качестве советников короля; а Кеттеринг доказала, что посредники в распределении патроната связывали воедино всю систему отношений. Интенданты действовали через локальных боссов, обладавших собственным влиянием и собственными полномочиями, а не являлись их альтернативой. Если бы они попытались ею стать, то ограниченность королевской власти без поддержки союзников на местах обнаружилась бы очень быстро. Знать по–прежнему была задействована в управлении провинцией.