Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

Конституционный конфликт был неотделим от фракционных конфликтов при дворе. Единого официального взгляда на природу и пределы королевской власти никогда не существовало. Двор был всегда разделен: свидетели событий и современная историческая наука, отождествляющие его деятельность с политикой правительства, нередко ошибаются. Размежевание проходило вовсе не между придворными, занимавшими должность, и теми, кто ее не занимал. Даже королевские министры, как правило, не сходились во мнениях по конституционным и политическим вопросам. Единодушие в правительственных кругах было весьма маловероятным, поскольку Людовик XV подражал Людовику XIV, намеренно поощряя разногласия среди министров и стремясь не допустить преобладания той или иной фракции. Будь герцог Бургундский ж и в, Людовику X I V наследовал бы внук, чьи советники одобряли распространение более эффективных консультативных механизмов. Противостояние между М а ш о и д'Аржансоном в 1740–х годах и между Шуазелем и Мопу в 1760–х — вот наиболее яркие примеры соперничества, в основе которого лежат различные представления о королевской власти. Соперничество распространялось даже на музыкальные пристрастия. Придворная вражда между поклонниками французской и итальянской оперы отражала существование противоположных типов политической философии: одной — церемониальной и имперской, другой — непринужденной и эгалитарной.¹ С меньшим успехом Людовик XVI пытался уравновесить по сути противоположные конституционные приоритеты Ка–лонна, Бретейя и Верженна. Жесткое противостояние неизбежно вело к тому, что противники высказывали разные мнения относительно конституции. Министра–соперника следовало устранить любыми доступными средствами: обвинение в превышении им законных полномочий одновременно подрывало законность его действий и обеспечивало поддержку тех, чьи интересы были ущемлены. Конституционные идеологии служили оружием в борьбе за власть: они предлагали набор мер, из которых монархи и политики могли выбирать те, что соответствовали случаю.

Умение короны манипулировать фракцией с тем, чтобы обеспечить ее поддержку своей политике, — лишь половина дела, ведь фракция могла саботировать политику короны. Оппозиция со стороны корпораций обычно была следствием фракционных конфликтов, выходивших за пределы двора и накалявших борьбу в других политических сферах. И это не было случайностью. После назначения нового министра его соперники стремились подорвать доверие короля к нему; д а ж е соратники министра выиграли бы, по–СгапБТоп М. 1

987

.lean‑lacdueS. Реп^ит. Р. 175-178.

ставив на его место своего родственника или клиента. Никто не был от этого защищен. Одних только административных талантов было недостаточно, чтобы выжить в сетях вендетты; министру требовалось умение манипулировать людьми и сохранять равновесие, крепкие нервы и преданных друзей. Можно было достичь определенных результатов, нападая на соперника в присутствии короля, хотя все знали, что Людовика XV это раздражало. Придворная борьба, основанная на сплетнях и грязных намеках, оказывалась эффективной, если у жертвы не было собственных осведомителей и людей, распространявших слухи. Последним оружием были корпорации. С их помощью ту или иную политику можно было подвергнуть обструкции и саботировать так, что ее инициатор оказывался полностью дискредитированным в глазах короля. Следовательно, наличие клиентов в парламентах и штатах стали жизненно важной необходимостью для тех, кто был вовлечен в борьбу за власть.

Неудивительно, что в этом аду устояли лишь немногие из планировавшихся реформ: слишком велико было число заинтересованных в их провале. Достоинства и недостатки самого проекта реформы редко становились главным аргументом для политиков. Они поддерживали или, что случалось чаще, отвергали его, хладнокровно подсчитав собственные политические выгоды. Немногие политики интересовались политикой как таковой: ее успех или провал был лишь способом привлечь внимание монарха и завоевывать его благосклонность. В этом случае влияние и престиж той или иной группировки или отдельной семьи возрастали с молниеносной быстротой. Очевидно, что внутри самой элиты существовали стремившиеся к власти фракции — своеобразные союзы, действовавшие вне корпоративных и идеологических связей. Члены многих группировок, отстраненных от власти, расставались со своими убеждениями как только попадали на службу.