Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

² Kamen H. 1984.European Society 1500-1700.Hutchison. P. 305; Clark J. C. D.

1985.English Society 1688-1832.

Cambridge University Press. P. 42-118; Jones C.

1989. France and England: How We See Ourselves//A Tale of Two Cities.Comag.

P. 12-26.

и сложное по составу: следовательно, они были более слабы vis‑a–vis

с короной, единственным воплощением национального единства, и менее полезны в качестве проводников королевской политики. И все же штаты оставались тем, чем они являлись на момент своего рождения по воле государя — активно действующим органом, а не устаревшим препятствием, против которого постоянно плели заговоры так называемые «абсолютистские» режимы.

Многие из перечисленных различий исчезают после 1603 года, когда уния с шотландской короной угрожала сделать английский парламент аналогом французских провинциальных штатов, лишив его возможности представлять всю страну. Для Британии он был такой же провинциальной ассамблеей, какой являлись кортесы Кастилии. В Ирландии уже был свой собственный парламент, а существование самостоятельного парламента в Шотландии превращало конституционный статус Стюартов в сходный с положением Бурбонов. С этих пор в отношениях между короной и парламентом появился еще один дестабилизирующий фактор. Парламенту Англии, не отвечавшему за остальную часть Британских островов, приходилось сотрудничать с королем Великобритании, который не обсуждал управление сложным по составу королевством даже с английским Тайным советом.¹ Не так давно историки заинтересовались проблемой нестабильности в неоднородных по составу государствах — а в эту категорию попадало большинство европейских монархий.² Каждое из них было империей, состоявшей из провинций, каждая из которых имела свои законы и обычаи, воплощенные в собственных репрезентативных ассамблеях. Единственным объединяющим началом был монарх, управлявший теоретически равноправными провинциями под различными титулами и с использованием различных конституций. Проблема заключалась в том, что на практике формальное равенство исчезало после того, как родная провинция государя становилась доминирующим центром, где находился королевский двор и сосредоточивались основные ресурсы: Французское государство — пусть это и не самый показательный пример — улаживало отношения со своими провинциями более успешно, чем его островной соперник. Тот важный факт, что Англия, в конце концов, нашла ключ к решению существовавших проблем, обычно обходят вниманием. Именно «ограниченная» английская, а не «абсолютная» французская монархия разрубила гордиев узел противоречий, распустив периферийные ассамблеи.

¹ Russel C. 1983. The Nature of a Parliament in Early Stuart England // Tomlinson H.

(ed.).Before the English Civil War.

Macmillan. P. 134-135; Russel C. 1982. Monar

chies, Wars and Estates in England, France and Spain, c. 1580–c. 1640 //Legislative

Studies Quarterly,VII. P. 205-220.

²

KoenigsbergerH. G. 1987.Early Modern Europe 1500-1789.Longman. P. 48-49.

1688 ГОД: ВЕЛИКИЙ ВОДОРАЗДЕЛ?

Современные историки до сих пор разделяют мнение вигов о том, что вскоре после 1688 года Англия превратилась в конституционную монархию. Монарху приходилось делегировать свои полномочия министрам, которых избирал парламент: следовательно, решения короля были подконтрольны им. Англия дистанцировалась от «абсолютистской» Европы и стала одним из немногих государств, в которых репрезентативные органы управляли страной.¹ В XVIII столетии правление в стране было парламентским. В 1835 году Маколей объявил, что со времен Славной революции английский парламент «назначал и смещал министров, объявлял войну и заключал мирные договоры».² Намир исправил многие заблуждения вигов на счет их партии, однако почти не повлиял на оценку роли парламента. Сам он утверждал, что первым двум государям ганноверской династии пришлось сформировать свои правительства из лидеров партии большинства в палате общин.³