Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

Историки не сочли нужным выяснить, что же именно включал в себя процесс «законотворчества». Ответ будет неожиданным. Изамбер в своем сочинении «Recueil général des anciennes lois françaises» («Общий обзор древних законов Франции») показывает, что парламенты рассматривали эдикты, ордонансы и декларации об объявлении войны, пожаловании привилегий и учреждении компаний. Английские монархи, начиная с Генриха VII и до Георга III сочли бы, что все это принадлежало к области королевской прерогативы, не относилось к деятельности парламента и вовсе не являлось «законотворчеством». Материалы, относящиеся к царствованию Бурбонов, не слишком интересны. По большей части они провинциальны, им не хватает глубины и значимости законодательства, которое творил английский король–в-парламенте. Они не могут стать эквивалентом английского статутного права. Парламенты внесли незначительный вклад в пра-

1 Bluche F. 1990. P. 130; Mettam R. 1990. P. 48-49.

² Church W. F. 1969. Louis XIV and Reason of State // Rule J. (ed.)Louis XIVand

the Craft of Kingship.Columbus. P. 371, 401; Bluche F. 1990. P. 128-129.

вовую историю Франции, если не считать 1660–х и 1730–х годов: но эти пики активности связаны исключительно с процессом кодификации. Французские короли не обязательно представляли на рассмотрение ассамблей много законов, но они стремились получить одобрение парламента и постоянно напоминали, что в политических делах оппозиции быть не должно. Однако большую часть законотворчества Бурбонов английские государи действительно сочли бы политическими вопросами. Во Франции законодательством занимались те органы, которые в Англии и близко бы не могли быть допущены к подобным делам.

С юридической точки зрения Англия была смешанной монархией. На протяжении столетий эта официальная теория была полностью совместимой с концепцией абсолютной власти короны.¹ В XV веке Фортескью заострил внимание на смешанном характере управления в Англии, но одновременно допускал существование абсолютной власти короля. Хукер защищал сильную абсолютную власть короны, при которой законы принимаются после консультаций с парламентом. Смит добавляет некоторые новые компоненты, но все же описанные им «аристократия» и «демократия» вполне совместимы с абсолютной королевской властью. Славная революция 1688 года не принесла перемен, хотя историки часто повторяют, что суверенитет с этого времени считался принадлежавшим королю–в-парламенте. Это могло быть верным только в отношении законодательного суверенитета, который и так принадлежал ему на протяжении столетий, особенно после разрыва с Римом, когда парламентские статуты определили церковное уложение. Но даже по этому поводу у некоторых — особенно у якобитов и тори — возникали сомнения, поскольку из‑за слишком многочисленных определений законодательный суверенитет короля превращался в юридическую фикцию. Следующая деталь, которую следует добавить к восстанавливаемой нами достоверной картине политической жизни XVIII столетия, — это идея божественного права королей. Утверждения о том, что она потерпела крах после 1688 года, были убедительно опровергнуты Кларком. За пределами академического круга спекуляции Локка, носившие секулярную окраску и содержавшие мысли о контрактном характере отношений между государем и обществом, почти не были известны. До 1780-1790–х годов политическая борьба и использовавшиеся в ней парадигмы и метафоры обязательно касалась темы богоданных прав и обязанностей. Под влиянием идеи божественного права находились многие, кто все еще считал монарха священным законодателем, а парламент — одобряющим наблюдателем. Подобные настроения были признаком эпохи, когда священник–учитель и священ-

» Harriss G. L. 1985. Medieval Doctrines in the Debates of Supply 1610-1629 // Shar‑pe K. (ed.)

Faction and Parliament.Methuen. P. 73-103.

ник–магистрат тесно связывали проявления религиозности и существующий политический строй.¹