От переводчика

Настоящая статья, опубликованная на английском языке в журнале «First Things» (April 1996), представляет собой что-то вроде краткого конспекта некоторых идей выдающегося французского философа, антрополога и литературоведа Рене Жирара, автора книг «Ложь романтизма и правда романа» (1961), «Достоевский. От двойника к единству» (1963, рус. пер. — 2012), «Насилие и священное» (1972, рус. пер. — 2000), «Сокровенное от сотворения мира» (1978), «Козёл отпущения» (1982, рус. пер. — 2010), «Театр зависти: Вильям Шекспир» (1991).

Теория, которую Жирар развивает в этих работах, имеет несколько аспектов — психологический, антропологический, исторический, литературно-критический, теологический. В основе ее лежит понятие «миметического желания». Суть этой идеи проста: наши желания неоригинальны, они суть копии чужих желаний, выступающих в качестве образцов для подражания. Но такое подражание неизбежно оборачивается «скандалом» — соперничеством за объект желания, итогом которого оказывается взаимное насилие и — если борьба охватывает целое общество - так называемый «жертвенный кризис» (эта тема рассматривается Жираром в самой известной его работе — «Насилие и священное»). Преодолеть его удается только благодаря механизму «козла отпущения», более подробно изученному в одноименной книге Жирара.

Таким образом, круг насилия замыкается: взаимная ненависть и война «всех со всеми» уступает место единению «всех против одного» — единению, описанному во множестве мифов, лежащему в основе всех древних религий и дающему начало всей цивилизации. Другими словами, основанием мира является тотальное Зло, природу которого, как мне представляется, Жирар понял глубже, чем кто бы то ни было до него. Можно было бы назвать его философию современной версией гностицизма — учения о «злонамеренном» или по меньшей мере «слепом» демиурге (хотя сам Жирар открещивается от гностицизма, такой аспект в его философии, на мой взгляд, присутствует). Но в черном царстве зависти, конкуренции и насилия Жирар находит просвет — и этим просветом является евангельский текст, идущий, по его мнению, вразрез с мифологической традицией, канонизирующей и сакрализирующей насилие. Кстати, у Жирара есть последователи среди современных католических теологов — например, швейцарский иезуит Раймунд Швагер и англичанин Джеймс Элисон (некоторое время бывший членом доминиканского ордена), - развивающие его идеи применительно к таким традиционно богословским вопросам, как первородный грех, Страсти Христовы и страшный суд. Но и сам Жирар в своих текстах (в частности, в «Козле отпущения») все чаще обращается к богословской, в частности христологической, проблематике.

Читателю Жирара может показаться, что мрачные картины гонений, жертвами которых становятся разного рода «козлы отпущения», обвиняемые в чудовищных и как правило абсолютно фантастических злодеяниях, - дело более или менее отдаленного прошлого. Но это не так. Ведь психологическая основа зла остается неизменной: ею является миметическое желание — «желание желания другого». И необходимость найти крайнего — того, кто возьмет на себя ответственность за все прегрешения и станет мишенью для накопившейся в обществе агрессии, отведя ее в «нужное» русло - актуальна и поныне. Примеров масса. Один из самых свежих — принятие федерального закона об уголовной ответственности за пропаганду гомосексуализма… т. е., прошу прошения, «нетрадиционных сексуальных отношений», уже спровоцировавшее вспышки насилия в отношении гомосексуалистов в разных регионах России. Трудно отделаться от впечатления, что сексуальные меньшинства, угрожающие не то растлением малолетних, не то пресечением рода человеческого (именно такой вывод делаешь из высказываний официальных лиц), в данном случае выполняют ту же функцию, что и ведьмы, наводящие порчу и потраву, евреи, отравляющие колодцы, «враги народа», подсыпающие битое стекло в масло, и прочие «злодеи» прежних времен.

Андрей Фоменко

Миф ли Евангелие?

С самого момента зарождения христианства сходство евангельских мотивов с некоторыми мифами использовалось как антихристианский аргумент. Но, хотя языческие апологеты официального пантеизма Римской империи утверждали, что миф о смерти и воскресении Христа принципиально не отличается от мифов о Дионисе, Осирисе, Адонисе, Аттисе, им не удалось воспрепятствовать распространению христианского вероучения. Однако в последние два столетия, когда антропологи обнаружили по всему миру основополагающие мифы, также имеющие сходство с историей страстей и воскресения, представление о мифическом характере христианства закрепилось окончательно – даже среди самих христиан.