Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство

Но если у всех ближайших эволюционных родственников человека царят неупорядоченные сексуальные связи, то как вдруг в таких условиях предок человека однажды узнал о феномене отцовства и потому решил удерживать одну конкретную самку рядом с собой? (Зачем ему это понадобилось бы делать, это уже другой и не менее сложный вопрос). Да, никаким обезьянам отцовство неведомо. Поскольку все постоянно и неупорядоченно спариваются друг с другом, то самки однажды просто рожают. Всё. Как в таких условиях можно установить причастность самца к зачатию ребёнка? И речь не об отцовстве конкретного самца, а самца в принципе, то есть речь об отцовстве как институте. Как в условиях промискуитета можно установить, что секс ведёт к зачатию? Это нереально. Беременность и роды в таких условиях выглядят неким естественным или даже мистическим явлением (вероятно, этим и обусловлено повсеместное существование палеолетических венер — древних фигурок женщины с яркими признаками беременности; возможно, тогда роды ещё выглядели загадкой, осмысление которой граничило с религиозным культом). Каким-то образом впихнуть самца в эту схему беременности в реальности очень сложно.

Таким образом, эта популярная в мире гипотеза рождения моногамии (эксклюзивного сексуального доступа к партнёру) наталкивается на заколдованный круг, так как исходит из желания самца (с чего-то вдруг) быть уверенным в своём отцовстве, но при этом сам феномен отцовства открыть в условиях промискуитета невозможно. Проще говоря, либо всё это совсем не так, либо причина и следствие здесь поменяны местами.

Подробнее несостоятельность этой гипотезы будет раскрыта дальше, а сейчас же снова обратим внимание на уже неоднократно упомянутый факт: «отец» и «родитель», по данным лингвистики, долго не пересекались в своих значениях. Даже история отдельных народов демонстрирует нам весьма специфический подход к отцовству: в Древнем Риме биологическое отцовство не играло особой роли, куда важнее был ритуал «принятия» ребёнка — сразу после рождения ребёнка отец должен был на виду у всех поднять его на руки и тем самым показать, что он его принял. Если отец по какой-либо причине не принимал ребёнка, то его просто выкидывали в мусорную кучу. То есть самого факта рождения ещё не было достаточно, чтобы признать появления на свет наследника. "Голос крови" крайне редко звучал в Риме (Вейн, с. 25). В этом смысле «настоящее» отцовство у римлян — это всегда усыновление (даже собственного ребёнка), тогда как биологическое отцовство не играло никакой роли (Зойя, 2017). Поэтому ни в одной цивилизации мира усыновление не получило такого размаха, как в Древнем Риме, где усыновить можно было почти всё, что движется: к примеру, отец мог усыновить даже мужа собственной дочери (Вейн, с. 32), что, правда, автоматически вело к разводу последних, так как они вдруг оказывались братом и сестрой.

У некоторых охотников-собирателей феномен отцовства неизвестен и вовсе по сей день. Точнее, определённый вклад мужчины осознаётся, но весьма специфическим образом. Там считается, что женщина либо беременеет от вхождения в неё духов предков, либо же как бы беременна изначально, с рождения, а мужчина же, дальше совокупляясь с ней, лишь помогает ей кормить ребёнка в утробе (спермой), и тот в итоге начинает расти. Понятия «совокупляться» и «есть» в некоторых языках обозначаются одним и тем же словом, потому что зародыш питается именно в результате совокупления мужчины и женщины — такие представления распространены у многих племён по всему миру (Бутинов, с. 157; Панов, 2017, с. 385). Поэтому мужчина может не считаться непосредственным родителем ребёнка, он лишь помогал его кормить. "Муж должен защищать детей и заботиться о них, "принять их в свои объятия", когда они рождаются, но они — не "его" дети. Таким образом, отец — это любимый, доброжелательный друг, но не признанный официально кровный родственник детей"

(Малиновский, 2011, с. 21).

В других культурах подобный взгляд на вклад мужчины в развитие ребёнка получил более специфический окрас — там с женщиной совокупляется не один мужчина, а многие. Якобы это поможет будущему ребёнку получить особые качества от каждого из них, что в дальнейшем ему пригодится. В итоге родившийся ребёнок оказывается обладателем нескольких отцов. Такой взгляд на отцовство получил название частичного отцовства или же разделённого (partible paternity, shared paternity) (Beckerman, Valentine, 2002), и на данный момент обнаружен примерно у 20 сообществ охотников-собирателей (Райан, Жета, с. 135).