Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад

Ночной ветерок понес вдаль запах твоего пота, смешанный с запахами конских грив и навоза. Соединенные вместе, они казались отталкивающими и в то же время дразнящими. Обычно ты навещал женские покои только по завершении всех дневных дел, когда пот уже смыт или высох. Сейчас жизнь вдруг засияла свежестью и новизной. Ты ввел меня в самую гущу событий.

Вскоре достигли мы места, где сквозь скалы прорубает себе путь река. Тут ты перешел на бег. Спереди, из рощи, послышались голоса, а голосам вторил лязг бронзы о бронзу. Я помчалась за тобой, спотыкаясь о камни, прячущиеся в траве. Ты свернул к роще. Над землею стелился туман, озаренный сверху зыбким, неверным светом луны. Из тумана торчали кверху мохнатые кедровые лапы.

Дышать с каждым шагом становилось труднее, я начала отставать. Ты углубился в рощу, палые листья захрустели под твоими ногами. Я, прижимая ладонь к тревожно занывшему боку, потащилась следом.

Ты обернулся только после того, как я почти нагнала тебя.

– Запыхалась? Так отчего ж не сказала мне?

С трудом одолев последнюю пару шагов, я прислонилась спиной к стволу кедра: дрожащие ноги подгибались под невеликой тяжестью тела. Впереди, в густых зарослях, окутанные туманом, виднелись твои воины. Бронзовые нагрудники поблескивали в свете луны, поножи плотного войлока темнели в белесой дымке, будто стволы деревьев. Вот над густой, колышущейся пеленой поднялись мечи, клинки лязгнули один о другой. Казалось, передо мною – фаланга воинов-призраков: их руки, ноги, броня, словно бы паря в воздухе, мелькали в лунных лучах и вновь исчезали из виду в белой завесе тумана.

Клинок меча с громоподобным лязгом ударил плашмя в чей-то нагрудник. Я съежилась от страха. На глаза навернулись слезы. Почти всю жизнь прожившая в четырех стенах, здесь, под открытым небом, я чувствовала себя такой беззащитной…

Тем временем ты наблюдал за мной – глаз не сводил с моего лица, будто не замечая чудесного зрелища.

– Я велел экветам[34] вывести воинов на учения. Тут поднялся туман, и… гляди! Это непременно следовало кому-нибудь показать.

Я поняла, чего ты от меня ждешь.

– Да, изумительно!

Голос мой дрогнул от страха, но это вполне могло сойти за восторг.

– У меня есть идея, – сказал ты, пряча озорную усмешку в густой бороде.

Пошуршав, похрустев палой листвой, ты отыскал под ногами ветку длиною в мое предплечье, взвесил ее на ладони, со свистом рассек ею воздух.

– Попробуй-ка, – сказал ты, протянув ветку мне.

Не без опаски коснулась я шершавой коры.

– Давай!

Ты с нетерпением указал на своих воинов, бившихся друг с другом в тумане.

– Представь, что и ты тоже воин.

Я замахала веткой из стороны в сторону, примерно так, как представляла себе бой на мечах. Ветка жалобно треснула.

– Стоп, – скомандовал ты.

Сорвав росший поблизости одуванчик, ты положил его поперек ствола упавшего дерева.

– Вот, бей сюда. Одним мощным, плавным движением.

Одуванчик казался маленькой, хрупкой серебристой луной. Я занесла ветку над головой, ударила, и ее тяжесть увлекла меня вперед. Споткнувшись о камень, я едва не рухнула с ног.

– Нет, – сказал ты, забирая у меня ветку. – Вот так.

Каким же прекрасным был плавный взмах твоей руки, и мощь твоих плеч, и скрип кирасы из вываренной кожи! Я изо всех сил старалась запомнить твои шаги и удары, но когда ты вернул ветку мне, сомкнутые на ней пальцы показались неловкими, будто чужие. Вновь замахала я ею, целя в листву, в твои поножи, но вскоре неловкий удар опять едва не лишил меня равновесия. Нога моя смяла крохотную луну одуванчика. Цветок с влажным хрустом погиб.

Истерзанные, растоптанные, лепестки одуванчика пахли сырой землей. Забрав у меня ветку, ты отшвырнул ее в сторону.

– Счастье, что ты родилась девчонкой, – сказал ты, игриво дернув меня за косицу волос на затылке.

И, знаешь, тут я с тобою была согласна. Об этом я никогда не жалела. Сильнее всего я жалею о детях, которых уже никогда не рожу на свет. Какими же славными я воображала их, пока ты не посулил меня Артемиде – сильных, крепких мальчишек, темноволосых, синеглазых девочек, чья красота сведет с ума самого Зевса… После того, как ты променял меня на попутный ветер, все они, рожденные только в мыслях, исчезли, канули в забвение один за другим.

Помнишь ты это? Наверное, да. А моя память все еще будто чужая – отрывочна, неполна, словно одеяло, разрезанное на лоскуты и снова сшитое воедино. Стежки прерывают, прячут часть прежних узоров, лишают их цельности. Мне уже и не вспомнить, что такое обычная память.

Но речи мои – не для тебя одного. Мне это нужно тоже. Словами не выразить радости, переполняющей сердце, когда тянешься мыслью к пережитому и без труда находишь его на месте, вытаскиваешь наружу, облекаешь в слова… Воспоминания нужны мне, чтоб преодолеть эфемерность мыслей. Они должны быть осязаемы в тот краткий миг, когда существуют, когда штормовыми ветрами воют в твоих ушах.