Мифы экономики: Заблуждения и стереотипы, которые распространяют СМИ и политики

В какой степени опыт развитых стран применим к переходным экономикам и в частности к России? В 2004 г. появились две работы, в которых анализ по методу Бланшара и Каца проводился для пост­коммунистических стран. В первом исследовании экономисты ЕБРР Фабиан Борнхорст и Саймон Коммандер рассмотрели экономики отдельных регионов в нескольких странах (Чехия, Венгрия, Польша, Болгария, Румыния и Россия). Во втором — экономисты МВФ Гухун Квон и Антонио Спилимберго ограничились анализом только российских регионов. К их результатам стоит относиться осторожно: временные ряды в странах с переходной экономикой гораздо короче, а качество данных — ниже, чем в развитых странах. Тем не менее выводы вполне соответствуют общепринятым представлениям о нашей экономике. Основной отличительной чертой России является сам уровень региональных различий. Он существенно превышает и европейский, и американский, и тенденции к сближению пока не наблюдается. В остальном механизм реакции на региональный спад в переходных экономиках больше похож на европейский: миграция находится на низком уровне, зарплата почти не меняется, а работники просто уходят из экономически активного населения. При этом российский рынок труда — наименее динамичный из всех восточноевропейских. Впрочем, Квон и Спилимберго указывают еще на одну проблему: если в Европе государственные расходы в депрессивных регионах увеличиваются, чтобы сгладить негативные эффекты спада, в России расходы регионов во время рецессии, наоборот, сокращаются. В результате региональный спад становится еще более болезненным для населения.

Итак, межрегиональная мобильность населения могла бы помочь преодолеть межрегиональные различия в России. Почему же этого не происходит? Самым исчерпывающим определением для нынешней российской экономики является, пожалуй, «индустриальный феодализм». Этот термин придумали — по-видимому, независимо друг от друга — известная российская журналистка Юлия Латынина и американский экономист Ричард Эриксон.

Феодальная власть по определению основана на прикреплении к доменам. Как же происходит прикрепление к территории в индустриализованной экономике, где рабство и крепостное право запрещены законом? Многие предполагают, что все дело в административных и психологических барьерах. Впрочем, на фоне коррупции административные барьеры автоматически превращаются в экономические, т.е., стоимость переезда обычно увеличивается всего лишь на сумму не очень большой взятки. Ссылка на «советский менталитет», подразумевающий привычку к пожизненному найму, также не отражает реальность. Оказывается, россияне достаточно часто меняют работу или находят подработку в своем городе. Другое дело, что производство географически концентрировано и спад на градообразующем предприятии означает общегородскую депрессию, так что лишь отъезд из города поможет увеличить зарплату.

Объяснение низкой мобильности следует искать скорее в экономической сфере. В 2004 г. были опубликованы работы российских экономистов Юрия Андриенко и Сергея Гуриева, словацкого экономиста Яна Фидрмука, а также американского социолога Теда Гербера, посвященные причинам низкой географической мобильности в России. Оказалось, что россияне, как и следовало ожидать, действительно стремятся переехать из регионов с высоким уровнем безработицы, плохими общественными благами и низкими доходами туда, где эти проблемы решены. Однако — и это особенно существенно для самых депрессивных регионов — они не всегда могут найти деньги на переезд. Неразвитый рынок жилья и недоступность кредитов делают переезд невозможным как раз для самых уязвимых слоев населения из самых бедных областей и республик. Они попадают в своего рода «ловушку бедности», когда все так плохо, что надо уезжать, но ехать не на что. Поэтому нередки случаи, когда зарплаты и уровни безработицы даже в соседних регионах отличаются на десятки процентов и даже в разы. Скорее всего, мешают и административные ограничения миграции, преодоление которых требует еще больших средств. Эти искусственные барьеры настолько высоки, что - согласно нашим с Юрием Андриенко расчетам - в «ловушке бедности» оказались около трети российских регионов, в которых проживает почти 30% населения России.

Возникает парадокс: рабочий хочет уехать из города, где ему платят низкую зарплату, но не может этого сделать именно потому, что зарплата низка. Это и объясняет устойчивость феодальной системы — во многих городах на местном рынке труда практически нет конкуренции. А это приводит к низкой зарплате, что, в свою очередь, фактически прикрепляет работников к земле, так что унаследованная от советской экономики структура промышленности самовоспроизводится. Такое положение дел вполне устраивает предприятия: конкурировать с работодателями из других регионов не нужно и, следовательно, можно платить очень низкую зарплату.