Мифы и легенды народов мира. Т. 2. Ранняя Италия и Рим

Внезапно небо омрачилось тучами, вспыхнула молния, зарокотал гром. Хлынул ливень. С гор по лощине понеслись потоки. Дидона спешилась. К ней подбежал Эней. Перед ними полузаросшее зеленью отверстие. Пещера! Вот где можно переждать непогоду. Дидона на мгновение остановилась, словно бы вспомнив о Молве, наблюдающей за каждым шагом смертных, о своей женской чести, но затем, сжав ладонями голову, рванулась вперед и скрылась из глаз. Вслед за ней в пещеру вбежал Эней.

Снаружи завывал ветер. Потом он стих, но долго еще слышался шум дробящихся о камень капель. Его сменили свист стрел, крики ловчих. Охота продолжалась. В пещере Эней уже настиг добычу. Или добыча настигла его? Юнона, повернувшая корабли с назначенного им пути, могла торжествовать. Но ведь и Венера не оставалась безучастной к тому, что происходило в пещере. Кажется, впервые за долгие годы между богинями-соперницами воцарилось согласие.

Но более всех была довольна Молва. Тысячи глаз сплетницы зажглись ликованием. Вымокшие от дождя перья распушились, и выросла она чуть ли не до небес. Гнусная ее физиономия осклабилась в улыбке. Поднялись уши, напоминающие придорожные лопухи. Опережая всех, полетела Молва во дворец. И вот уже по дворцу, по городу, по всей Ливии поползли, зашуршали порожденные ею слухи, будто царица Дидона впустила пришельца Энея к себе на ложе и они проводят дни и ночи в распутстве, будто в плену у страсти тирянка забыла о царстве своем, а троянец решил остаться в Карфагене.

Молитва Ярбы

И проникла Молва во дворец Ярбы, царя массилов. Был он сыном Аммона [72]и в пустынной стране гарамантов воздвиг своему отцу сто алтарей. На них под охраною стражи горел неугасимый огонь, и так же загорелась душа массила при вести, что Дидона сошлась с чужестранцем.

Руки к небу воздев, обратился он к громовержцу:

– О всемогущий отец! Не тебе ль совершаем мы возлиянья на ложах во время пиров? Неужели зренье ослабло твое? Иль мы напрасно твоих перунов страшимся? Чужеземкой я дважды обманут: сначала место я ей уступил, какое было не больше шкуры быка, она же, ее разрезав, охватила ремнями весь холм и на нем воздвигла свой город ничтожный. Уступил я ей под холмом землю для пашни, а она отказалась от брака со мной и власть в царстве своем вручила Энею. Этот чужак, подобно Парису, прикрывшему фригийскою митрой умащенные кудри [73], властвует над нашей землей.

Меркурий (античная статуя в Капитолийском музее).

И всемогущий Аммон внял мольбе любимого сына. Взор на Ливию устремив, он увидел чертоги царицы и сквозь стены – Энея, презревшего славу ради любви. Меркурия вызвав, он к нему обратился:

– Сын мой! На крыльях Зефира несись в Карфаген, к владыке дарданцев. Ведь не затем он был дважды мною спасен от ахейцев, чтобы пребывать средь враждебных племен. Должен Италией он управлять, которая матерью станет великой державы, и среди грома боев от текущей в нем крови тевкров произведет тот род, что заставит весь мир своим подчиняться законам. Если же ленью он обуян и слава его не прельщает, вправе ли он сына лишить твердыни грядущего Рима? Пусть отплывает. Возвести ему это решенье.

Полет Меркурия

Тотчас Меркурий, послушный воле отца, обул золотые сандалии (крылья на них несли его в воздушных потоках над землею и гладью морской), взял в руки жезл (им он в сон людей погружал и из смертельного сна выводил и им же толпы теней провожал в подземное царство) и скрылся из глаз всемогущего бога.

И вот он уже в клубящихся облаках, ветры жезлом своим погоняет. Впереди показалось могучее тело того, кто головой своей, кедру подобной, небеса подпирает. Черные тучи его венчают чело, ветер и дождь секут нещадно по бокам и спине, снег пеленою пушистой покрывает широкие плечи. Скована льдом борода густая. Когда же солнце проглянет, с подбородка бушуя несутся потоки.

И над Атлантом, титаном, повис бог килленийских вершин [74]– так птица порой совершает круги над берегом низким и над скалой, выходящей из вод, рыбой кишащих. И вновь рванулся он, рассекая воздух всем телом, к ливийским прибрежным пескам, коснулся окрыленный подошвой домов невысоких предместья, и вдруг среди новых строений твердыни тирийской он меч Энея узрел и его самого. Была меча рукоять золотистой осыпана яшмой, плащ же, подарок Дидоны, украшен тончайшим узором.

Пламя

И забыл ты, в ужасе и муке

Сквозь огонь протянутые руки

И надежды окаянной весть.

Анна Ахматова

Мрамор надгробный мой пусть надпись такую хранит:

«Прах здесь Дидоны лежит. От своей она пала десницы.

Повод смерти и меч дал ей троянец Эней».

Овидий (пер. Ф. Зелинского)