Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II

Со удивлением на древо Царь взирал;Пророчествует мир, не брани пальм вещал;Венцы мы из него, не стрелы мы составим,И кротостью себя среди побед прославим^{425}.

Имперский национализм — «гордость» — передан в поэме коварному рыцарю Рогдаю, участвующему в войне ради собственных амбиций: Рогдай лелеет мысль о разрушении Херсонеса и о дальнейших завоеваниях. Исполненный милитаристским захватническим духом герой оказывается соединен с напряженно разрабатываемой Херасковым аргонавтической мифологией. Главный «злодей» поэмы, идеолог войны Зломир, призывает Рогдая к участию в войне с Византией, «напоминая» ему о подвигах Язона в его походе за золотым руном:

Зломир сим словом речь его прервал надменну:

Не Россов ты одних, но целую вселенну,Вселенну должен ты делами удивить,И нам лице богов в лице своем явить;Пелеев сын Язон в Колхиду путь направил,Сим подвигом себя на веки он прославил,Принес в отечество златое он руно;Но трудным подвигом и славно лишь оно:

А то, что я хощу тебе. Рогдай. представить.Тебя превыше всех Язонов будет славить;Во бранях увенчал ты лаврами себя.Обыкновенны суть победы для тебя!Но естьли ты пойдешь в пределы Суесвятства.Дороже всякого обрящешь дар богатства:

Под покровительством кумиров и небес Во славе царствует богиня там чудес;Она имеет рог слоновой чистой кости,Удобный мир потрясть, смирять людския злости,Ты для того родясь Рогдаем наречен,Что должен быть тебе сей дивный рог вручен;Никто его другой из сметных не получит,

Царями править он и мудрых думать учит^{426}.

Здесь Херасков кристаллизовал всю имперскую парадигму войны — связав ее с аргонавтическим мифом. Рогдаю предстоит «подвиг», превосходящий подвиг Язона, — достать волшебный рог, который позволит ему стать властелином мира. По сути, чудесный рог власти и славы, который должен перейти из «пределов Суесвятства» (Византии) в руки Рогдая и Зломира, символизирует в поэме Хераскова имперские претензии России быть «третьим Римом» и транспонировать в Россию триумф главной политической и военной силы.

Этот апофеоз имперской «гордости» вложен в уста Зломира, противника Владимира. Владимир решительно отделен автором от такого рода претензий. Напротив того, взамен концепции «ложного» имперства он наделен постепенно открывающейся ему «истинной» о смысле похода в Херсонес (согласно летописным свидетельствам, именно там князь Владимир принял христианство). Концепция призвана «оправдать» завоевательную политику Екатерины и придать «греческому проекту» (параллельный союз России и восстановленной Византии, двух христианских держав) мессианский, профетический ореол. «Греческий проект» оказывается «предсказан» всем провиденческим ходом истории.

С другой стороны, Херасков ассоциирует поход «на восток» с масонской инициацией (известное наименование масонства «Востоком», ложи Востока и т.д.). Поэма о принятии «христианства» Владимиром, безусловно, содержала второй смысл: принятие «истинной» веры в контексте масонской пропаганды звучало намеком на вступление в масонство, также представляемое в масонской литературе как «свет» и «истинна». Мечта о царе-масоне, хотя и делавшаяся нее более химерической, все же не оставляла участников русского масонского движения. В 1797 голу, в год выхода «исправленной и дополненной» поэмы, надежды масонов на Павла I, недавно вступившего на престол, были весьма сильны. Поэма «Владимир» заканчивалась поэтическим прорицанием:

Венцем украшенный Монарх есть Божий лик.Бог часто чрез царей свой промысл производит^{427}.

Державин и война