Мифы о Хельвиге

И поскольку бесконечны они, то и высоки, и укоренены в земле, и сердце их – сердце мира, что имеет основу и направление роста, а все остальное – блуждающие огни, сбивающиеся в кучи и рассеянные по одному. Как прижаться к земле, чтобы прорасти в ней? Как обрести свободу государя, рассылающего гонцов с рук своих во все концы света?

Из дерева они, но при этом они – черепахи, морские звери, странствующие в глубинах. Ибо если на что-то и похоже их лицо, то на узорные панцири черепах, алфавит которых неведом, поскольку нерукотворен. И если мозг их лишен сознания, то только затем, чтобы помнить дорогу на родину и не отвлекаться на ненужные мысли, и не нужен им мозг, и мысли не нужны, поскольку знак на их панцире значимей всех мыслей мира. И если ты примешь его, не читая, то и прочтешь; а если не примешь, то не познаешь ни покоя и ни светлой радости, ради которых и существуешь. И если в течение жизни черепахи приходят к тебе и всплывают из водных толщ, то ты избран принять их алфавит и прочесть его букву, не читая ее и никому не рассказывая ее.

Я знаю людей, презирающих черепах, и даже понимаю их: небесные орлы и косматые львы кажутся им могущественными, а черепахи – покорными и безропотными, но ключи знаний не у воинов, сотрясающих леса и стены, они у тех, кто и мудр без мудрости, у тех, кто живет после жизни. Все горы наши, утесы и столбы, башни и города сложены из их останков, все корабли наши и ладьи наши, умбоны щитов и верхушки шлемов наших повторяют их формы, соперничают с ними в твердости, а черепа наши суть они сами. Когда голова твоя станет черепахою, медлительно шевелящей конечностями и открывающей рот лишь в крайнем случае, ты почувствуешь, что знают о тебе головы предков, что ждут от тебя и чего тебе желают. И увидишь ты, что смотрят они на тебя со всех сторон, и с каждым днем и каждым годом твоим их все больше и больше, и власть их все отчетливей и нерушимей.

Города они, и имена им: Герговия, Толоза, Массилия, Бурдигала, Везунна, Лемонум, Кенабум, Аутрикум, Дурокоротум, Купаро, Генава, Тара и Бибракт, а имя всем городам их – Новый Ерусалим, а у скифов нет городов, кроме Герхоя, где живут умершие цари их и не воскресшие еще боги. И у каждого города закопана божественная голова, что охраняет приступ к нему и взывает при появлении неприятеля. И непонятно, одна и та же голова повсюду или разные это головы и разным богам принадлежат. А возле Герхоя стоит живая голова, ибо охраняет она головы мертвые. И тоже она взывает в предчувствии беды. И так устроено все, справедливо и понятно. И никто не в обиде. И каждый знает свое место и в пожаре кромешном и в наводнении. И города эти – холмы, и вход в другой мир и путь на Острова Яблок. И черепахи они. И деньги они. Горбатые деньги. И иконы. И колокола.

Голова твоя путешествует по мирам, растет во времени, как город, в колыбели качается младенцем, ворочается в гробу. Придет любимая, принесет твою голову, прижав к груди; и поцелую я ее: головы предков редкие гости в моем доме. Голова Хельвига – жемчужина среди булыжников, соглядатай в наших весях и хижинах. Она поет, как на троне: только мертвые головы теперь прославляют Бога, только они могут прославлять Бога. В домах наших поет она, в храмах под открытым небом, на аренах, поднимая на бой воинов и медведей, на маковках башен поет, заставляя народы проснуться. И поет она на ярмарках бесноватых, и песня ее ужас их, и разоблачение лицемерия их, и смех над неверием их и над гордыней их непомерной. И над деньгами их, над золотом их желтым, и песня ее есть победа серебра над золотом их желтым. И только солнце может гореть неисчислимым огнем желтым, монетою неразменной, лохматою головой Хельвига.

По мирам и городам путешествует твоя певчая голова, и миры и города путешествуют в ней самой. Бесноватые слагают стихи о своих победах, о покоренных городах и разграбленных мирах, но песни их обманны, красивы, но обманны, и нужны лишь для воспитания и прославления себе подобных. Но тот, кто поет головой, отделенной от тела, не имеет ушей, и не слышит он ропота и молитв бесноватых. И слушает он тишину, подобную тиши океанических впадин и пустот космоса, и поет то, что говорит ему тишина, и видит то, что рассеяно в пустоте, чтобы обрести в назначенный час прежние очертания.