Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

И в то же время, оно построено так, что не убивает в читателе веры в жизнь, а ее укрепляет. Страдание надо уметь перенести, и лирический герой Ильинского его выносит с благодарной стойкостью – и, конечно, преодолеет его, не разочаровавшись в своей любви к миру.

Другие испытания, как ужасы войны – это уже нечто меньшее. Им настоящего человека не сломить. Да и сколько светлого Олег Ильинский сумел подметить там, где для других только и был кромешный ад!

Чего стоит эта дивная фигура русского парня из стихотворения «Шофер»:

С развеселой удалью шофера,С наглой искоркой в глазах…

Который, кажется, больше всего любит свою машину, но, тем не менее, если уж придется, то:

Он польет свой грузовик бензином

И цигаркой подожжет.

Так и всюду. Через кровь и борьбу сияет божественный образ в человеке; надо лишь его видеть. Ильинский и видит. Возьмем его замечательную эпопею «Рядом с фронтом», которая напомнит так много переживаний, приключений и волнений большинству новых эмигрантов:

Прорыв. И бои за такой-то город…И каждый рассчитывает, когда —Учтя расстояние, местность и скоростьСоветские танки будут сюда.С полудня уже слышна канонада…Заходят с боков! Обойдут кругом!

Застрянут! А, впрочем, смываться надо —Сказать же короче – бежать бегом.

И на фоне этого задыхающегося бегства для спасения жизни, борьбы за самое последнее, улыбающаяся встреча между невольными врагами – советским танкистом и двумя удирающими на мотоцикле беженцами. Вот что им говорит красноармеец:

«Смываешься, чтоб тебя разразило!Постой, вот догоним, всем вам каюк!Куда ты уйдешь? Не хватает бензинаЭй, братцы, постойте, я подолью!»

Но Ильинский не только в современной, родной нам, России, разглядел человеческий лик. Он его находит и у иностранцев, и в разгаре войны. Вот его русские где-то в оккупированной немцами России, в муках эвакуаций, смотрят, как:

Седой солдат идет с походной кухни.Побрякивая медным котелком.Теперь бы чаю, не попить – понюхать.Рот промочить единственным глотком.

Завершением сцены являются такие строки, примиряющие и радующие:

«Нун тринкен Зи, зо гет эс вирклих бессер[207]», —Сказал солдат, подавши котелок.

Перечитав стихи Ильинского, всякий впечатлительный читатель испытает прилив новых сил и надежд. Как часто нам всем это нужно! И потому, как жаль, что они сих пор отдельной книгой не изданы…

Эго обстоятельство может до известной степени объяснять, но никак не извинять, тот факт, что Ильинский так мало отмечен критикой. Среди нас живет большой поэт, с непосредственным и ярким дарованием, которого несомненно рано или поздно оценит широкая публика – и странно, что о нем не пишут гораздо больше при разборах нынешней эмигрантской литературы.

«Возрождение» (Париж), рубрика «Литературные заметки», сентябрь 1956, № 57, с. 133–136.

Н. Ульянов, «Сириус» (Нью-Хэвен, 1977)

Книга читается с увлечением и без отрыва, несмотря на явные дефекты в композиции.

Сначала кажется, будто имеешь дело с классическим историческим романом, как их писали великие мастера данного жанра: Вальтер Скотт, Александр Дюма, Генрик Сенкевич; и, по их образцу, у нас – Загоскин, Пушкин, А. К. Толстой. Согласно установленным ими канонам, в центр действия помещается вымышленный герой, или группа героев, чьи судьбы переплетаются с таковыми у подлинно существовавших лиц, игравших важную роль в прошлом.

В подобном случае, у Ульянова[208] на первом плане оказался бы юный армейский поручик Александр Дондуа, из «тамбовских Дондуа», – потомок полностью обрусевших французских эмигрантов, влюбленный в Великую Княжну Марию Николаевну, дочь нашего последнего царя. Он очень удачно появляется на сцене, сразу подкупая сердце читателя, а вслед за ним обрисовываются и другие dramatis personae[209], на ком могла бы строиться фабула: его друг, полковник Жуков, его либеральный дядя – Лучников, его знакомый – астролог Маврокордато.

Но наши надежды не сбываются. Дондуа, чем дальше, тем больше, отходит в тень; его участь рассказывается вскользь, его мысли и чувства излагаются мимоходом. Да и любимая им царевна остается для нас грациозным и очаровательным видением; проникнуть в ее внутренний мир автор и попытки не делает.