Мифы Первой мировой

Гораздо менее известно, что 30 августа полковник Вейган предписал всем ко­мандирам крупных войсковых соединений организовать немедленно после прохождения войсковых частей отряды с целью обнаружения отставших, сбора их в команды и направления в свои части «с применением самых строгих мер». Все заблудившиеся обозные и транспортные учреждения направлялись на дороги, по которым пошли их части. 31 августа Фош советует генералам прибегнуть к слиянию нескольких частей и применять «строжайшие репрессивные меры в отношении солдат, оставляющих строй, и младшего командного состава, плохо выполняющего свои обязанности»

. 4 сентября Фош издает приказ, чтобы во всей полосе боевых действий армейской группы беженцы пользовались дорогами, только начиная с 15 часов до полуночи. В остальное время они должны находиться вне дорог, в поле. Уже в октябре 1914 создается т. н. ре­зерв Фоша, поднимающий целую пехотную дивизию. Автобусы с брезентом вместо сте­кол могли перевозить пехоту со скоростью до 14 миль в час. Дальность переброски составляла от 32 до 160 км (20—100 миль).

А чем могли бы ответить немцы? Они блестяще маршировали, подготовленная пехота проходила до 40—60 км в день (и даже 653 км за 27 дней, с боями без единой дневки), но проигрывали в оперативной подвижности. 1–я армия на ключевом фланге запаздывала по сравнению с другими армиями, увлеченными погоней за разбитым про­тивником, поскольку по плану ей требовалось пройти больше всех. Кроме того, те­перь авиация делала практически невозможным внезапное и скрытое перемещение войск, облегчая оборону.

Некоторые немецкие авторы, в т. ч. Ганс фон Зект, считали, что Шлиффен хотел собрать все десять немецких кавалерийских дивизий, которые имелись на Западном фронте, на правом крыле. Но, по комментариям Галактионова, кавалерия сама по себе, без поддержки других родов войск, обладала низкой ударной мощью, а спешив­шись, теряла свое преимущество в подвижности, так как коней приходилось отводить далеко в тыл. В результате получалось, что пехота даже опережала кавалерию в на­ступлении. Оськин справедливо отмечает психологический эффект от действий конни­цы, но такой эффект был более характерен для Восточного фронта, где плотность войск и качество противостоящего противника были ниже. Полагаю, для грамотного стратегического использования кавалерии немцам требовался продуманный, но в то же время гибкий план и четкое управление, которое не позволило бы командирам тактического уровня отвлечься на более мелкие задачи и сжечь кавалерию в лобовых атаках или увлечься преследованием в ненужном направлении. Без послезнания такой план представляется маловероятным.

После войны реальные качества германской конницы в боях на западном фронте оценивались весьма невысоко. Возможности маршей показывает Пюжан: «Все дороги были заняты армейскими корпусами, уже плотно нагроможденными в этом районе. Поэтому 1–й кавкорпус был вынужден продвигаться побригадно без дорог, неодно­кратно останавливаясь каждый раз, когда приходилось пересекать дорогу, забитую войсками. Это движение прямо по местности в сильную жару окончательно доконало силы лошадей»

. А в бою немецкой коннице практически каждый раз приходилось звать на помощь приданных егерей.

Дальше было только хуже: «С первыми же признаками рассвета гранаты начали рваться среди эскадронов, приводивших себя в порядок на плато, что севернее реки, и внесли в их ряды серьезный беспорядок. В 4–м эскадроне 5–го уланского полка 40 лошадей разбежались без всадников; в течение всего дня пешие уланы бро­дили в округе в поисках своих коней; в конце концов они вынуждены были реквизи­ровать на месте автомобили, на которых и исчезли в северном направлении…