— Господин из Лау-зала, что это у тебя за сверток?
Он сказал:
— Вода для питья.
Она стала просить:
— Дай мне напиться.
Он же в ответ:
— Не дам.
Тогда она вырвала из земли закрученный лист драцены и проткнула им сверток; разорвала лист таро, рыбки выпали на землю, вода вся вылилась. Он зажал порванный лист в кулаке, но там уж один ил остался. А он и не знал об этом.
Когда в Лау-зала он разжал руку, то нашел в листе таро только ил — ни воды, ни рыбок не было.
— Увы, — сказал он, — рыбки мои пропали!
Вот почему у берегов и в водоемах Лау-зала сплошной ил, а ява водится только у берегов Мавана. И жители Мавана ловят ее.
17. Как у самоанцев появились свиньи
(№
В старые времена на Самоа не было ни свиней, ни домашней птицы. Не было их и на Тонга, и мы, фиджийцы, не ели их, потому что у нас их тоже не было. Тогда мы ели только плоды земли и рыбу, пойманную у самого берега, и нам хотелось мяса, так что мы убивали людей, чтобы есть их мясо и быть сытыми.
Но вышло, что на Самоа совсем не осталось рыбы. Отчего это произошло, наши предки не знали; но говорят, что в воды Самоа приплыло ужасное чудовище и пожрало всех рыб, а рыбы, оставшиеся в живых, испугались и уплыли в другие места. И самоанцы стали терпеть ужасные мучения из-за того, что ели лишь плоды земли, и желудки их всегда вопрошали: "О, что же, что же мы будем есть сегодня?"
В том краю жил вождь, великий и могучий. Когда голод стал совершенно невыносимым, он принялся посылать своих людей за маленькими детьми. Они забирали детей по одному, а вождь ел их, и сердца его людей исполнялись горечи. Они говорили друг другу:
— Что же делать? Мы скоро исчезнем совсем, он всех нас съест! — И в каждом доме плакали.
А в поселке того вождя жил человек по имени Каи-лу-фа-хе-туунга-у, его жена, Фаэ-и-пуака[51]
и их дети — Первый, Второй, Третий, Четвертый, Пятый, Шестой, Седьмой и Восьмой, — всего их было восемь, и оттого говорили, что дом Каи-лу-фа-хе полон.И пришла его очередь посылать ребенка к столу вождя; посланные вождя принесли Каи-лу-фа-хе зуб кашалота и положили перед ним с такими словами[52]
:— Мы забираем одного из твоих детей, его съест вождь.
Тяжело стало на сердце у Каи-лу-фа-хе и его жены, и они горько заплакали. Но посланным сказали:
— Так сказал вождь, так и будет, — и стали готовить свое дитя к смерти.
Готовить стали Седьмого. Седьмого выбрали потому, что Восьмого, младшего, мать любила больше всех и не в силах была с ним расстаться. Они натерли тело седьмого ребенка маслом, причесали его, заплетя его длинные локоны в косы на затылке, руку его они обернули полоской белой некрашеной тапы. Много раз горестно расцеловали они его — и отдали посланным.
Потом они сели, склонили головы, и в сердцах их была одна горечь. Ни слова не говорили они, но сидели в горе и в молчании, думая о своем навек потерянном сыне. И когда они так сидели, женщина нащупала что-то рукой, взглянула и увидела, что это свисток ее погибшего сына.
Она взяла его и сказала:
— Вот его свисток, — и с горестным воплем оба упали и заплакали.
А в их доме жил дух — он жил под потолком дома. Звали его Хоанга[53]
, и каждый вечер они клали для него пищу на полку под потолком. Обычно он днем спал, а ночью охранял дом и его хозяев от злых духов, от врагов, что всегда норовят ночью пробраться в дом. Они никогда не видели его, хотя часто заглядывали наверх за чем-нибудь. Но иногда, просыпаясь ночью, они прислушивались и слышали, как он жует свою пищу и причмокивает при этом. А закончив есть, он тихо ударял в ладоши и негромко пел:В тот самый день дух спал себе под потолком, но был разбужен плачем супругов и спросил:
— Что это? Что такое? Отчего вы так плачете?
Услышав его голос, они очень испугались, потому что впервые узнали, как он громко говорит. Они замолкли и даже не могли ответить.
Тогда дух постучал по днищу своей полки и сказал:
— Слышишь меня, Каи-лу-фа-хе, слышишь, его жена? Слышите? Отчего вы так плачете? Отвечайте!
И они перестали бояться, почувствовав, что он их друг. Женщина ответила:
— Мы горюем, господин, о своем сыне, о нашем Седьмом, о том, что так часто носил тебе пищу.
— Что с ним? — спросил дух в волнении. — Не болен ли он? Или, может, он упал с дерева? Или какое другое зло приключилось с ним?
— О горе, — отвечал муж, — хуже! Вождь съел его. А теперь мы живем в страхе, потому что скоро опять к нам придут. О несчастные мы родители!