Читаем Мифы, предания, сказки хантов и манси полностью

Зашли они в священный дом с неизвестной дверью, в священный дом с неизвестным дымовым отверстием. Оказывается, это дом с сотней слуг, дом с сотней прислужников. Там стоит их самобраный стол с пивом, их самобраный стол с медовухой. В заднем углу дома, в переднем углу дома лежит много бумаг с золотыми ветвями писания. С домочадцами, с черноголовыми слугами, с сотней неженатых прислужников они обмениваются добрыми пожеланиями вперед, они обмениваются добрыми пожеланиями назад. Сто слуг неженатых, сто прислужников неженатых радостными руками радуются, радостными ногами радуются[136]. Он открыл бумагу с золотыми ветвями писания, из заднего угла дома, из переднего угла дома смотрит большими, как луна, глазами, смотрит большими, как солнце, глазами. Оказывается, три ветви золотого писания таким образом написаны: "Он назначается царем с данью весенней белки, он назначается царем с данью осенней белки[137], его зовут золотой косей восходящего солнца, его зовут золотой красотой встающего солнца. На всей священной земле, изогнутой в виде круга, добрым высоким голосом к нему обращаются, добрым низким голосом к нему обращаются. Великим отцом Торумом, великим батюшкой Торумом в угол его дома, в сени его дома, где стоят лошади, назначены желанные олени, объезжающие реки, желанные олени, объезжающие земли, священные животные с шерстью летнего бурундука, священные животные с шерстью летней белки[138].

Потом со своими черноголовыми слугами, черноголовыми прислужниками они сели за самобраный стол с пивом, за самобраный стол с медовухой. Три дня сидели с хмельной от пива головой, четыре дня сидели с хмельной от медовухи головой. В этом счастье, в этом благополучии начали жить, до сих пор живут.

31. Мнимоумерший племянник

Живут тетя с племянником. Долго или коротко жили, наступил день, племянник говорит тете:

— Теперь я умру. Увези меня на кладбище. Дай мне с собой мою сеть, дай мне с собой мой котел, дай мне с собой мой топор! Положи меня под мою лодку![139]

Едва договорил он, как умер. Тетя нагрела воды, обмыла его, положила на скамью[140]. Три дня держала дома, на третий день повезла на кладбище. Привезла к кладбищу в лодке, вынесла его на берег, положила под лодку. Поехала тетя домой.

Когда тетя уехала, он вскочил, столкнул лодку в воду, положил сеть в лодку, поехал на озеро ставить сети. Приплыл на озеро, поставил сеть. Поймал рыбы на раз поесть, снял сеть, поехал на кладбище. Подплыл к кладбищу, причалил. Вытолкнул лодку на берег, развесил сети, повесил котел, приготовил пищу. Съел рыбу, суп оставил в котле. Затем заполз под лодку.

Настал день, его тетя говорит:

— Поеду на кладбище оплакивать моего умершего. Отправилась на кладбище, приехала. Видит: дно его лодки мокрое, сети мокрые, на кострище еще горит огонь, в котле еще горячий суп.

— Какие-то люди растащили мои дары умершему!

Легла она, стала плакать и причитать:

— Да славится имя моего племянника по имени Мокрая Лодка, да славится имя моего племянника по имени Мокрая Сеть, да славится имя моего племянника по имени Икряной Уголок Рта!

Затем встала тетя, поехала домой. Когда тетя уехала, он вскочил. Столкнул лодку в воду, положил сеть в лодку. Поехал на озеро ставить сети. Приплыл на озеро, расставил сети, поймал рыбы на раз поесть, собрал сеть, поехал на кладбище. Подплыл к кладбищу, причалил. Вытолкнул лодку на берег, повесил сети, повесил котел, приготовил пищу. Поел рыбы, суп оставил. Заполз под лодку.

Пришла тетя домой, прошло три дня или четыре дня,

— Поеду опять на кладбище.

Приготовилась, отправилась на кладбище и приехала. Дно его лодки мокрое, сеть мокрая, огонь еще горит, суп в котле остался. Легла она и стала плакать и причитать:

— Да славится имя моего племянника по имени Мокрая Лодка, да славится имя моего племянника по имени Мокрая Сеть, да славится имя моего племянника по имени Икряной Уголок Рта!

Затем кончила плакать, встала, поехала домой. Когда тетя уехала, он вскочил. Столкнул лодку в воду, положил сеть в лодку. Поехал ставить сети. Приплыл на озеро, расставил сети. Поймал рыбы на раз поесть, снял сеть, поехал на кладбище. Приплыл к своему кладбищу, причалил. Вытолкнул лодку на берег, повесил сети, повесил котел, приготовил пищу. Поел рыбы, суп оставил в котле. Затем заполз под лодку.

Тетя его живет-поживает. Однажды входит мужчина:

— Тебя твой племянник обманул. Сходи завтра на кладбище! Я приму вид медведя[141], переплыву рукав реки. Я зарычу по-медвежьи, а ты закричи: "Племянник, вставай, а то меня медведь сожрет!" Тут он не выдержит, вскочит. Я поднимусь на берег, схвачу его, буду бить. Ты разними нас.

Они попрощались, осталось только место от вошедшего мужчины.

Вскочил племянник под своей лодкой, столкнул лодку в воду, положил сеть в лодку. Поехал на озеро, поставил сети. Поймал рыбы на раз поесть, собрал сеть, поехал на кладбище. Приплыл к кладбищу, причалил к берегу. Вытолкнул лодку на берег, повесил сети, повесил котел, приготовил пищу. Поел рыбы, суп оставил. Потом заполз под лодку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Народный быт Великого Севера. Том I
Народный быт Великого Севера. Том I

Выпуская в свет настоящую книгу, и таким образом — выступая на суд пред русской читающей публикой, — я считаю уместным и даже отчасти необходимым объяснить моим читателям о тех целях и задачах, каковые имел я в виду, предпринимая издание этой книги, озаглавленной мною: «Быт народа великого севера».Не желая утруждать читателя моими пространными пояснениями о всех деталях составления настоящей книги, я постараюсь по возможности кратко, но толково объяснить — почему и зачем я остановился на мысли об выпуске в свет предлагаемого издания.«Быт народа великого севера», как видно уже из самого оглавления, есть нечто собирательное и потому состоящее из многих разновидностей, объединенных в одно целое. Удалась ли мне моя задача вполне или хотя бы отчасти — об этом, конечно, судить не мне — это дело моих любезных читателей, — но, что я употребил все зависящие от меня меры и средства для достижения более или менее удачного результата, не останавливаясь ни пред какими препятствиями, — об этом я считаю себя имеющим право сказать открыто, никого и нисколько не стесняясь. Впрочем, полагаю, что и для самих читателей, при более близком ознакомлении их с моим настоящим трудом, будет вполне понятным, насколько прав я, говоря об этом.В книгу включены два тома, составленные русским книголюбом и собирателем XIX века А.Е.Бурцевым. В них вошли прежде всего малоизвестные сказки, поверья, приметы и другие сокровища народной мудрости, собранные на Русском Севере. Первое издание книги вышло тиражом 100 экземпляров в 1898 году и с тех пор не переиздавалось.Для специалистов в области народной культуры и широкого круга читателей, которые интересуются устным народным творчеством. Может быть использовано как дополнительный материал по краеведению, истории языка и культуры.

Александр Евгениевич Бурцев , Александр Евгеньевич Бурцев

Культурология / Народные сказки / Образование и наука / Народные
Исторические корни волшебной сказки
Исторические корни волшебной сказки

Владимир Яковлевич Пропп — известный отечественный филолог, предвосхитивший в книге «Исторические корни волшебной сказки» всемирно известного «Тысячеликого героя» Джозефа Кэмпбелла. Эта фундаментальная работа В. Я. Проппа посвящена анализу русской и мировой волшебной сказки. В ней рассматриваются истоки происхождения сказки как особого вида и строения текста. Выводы, сделанные Проппом, будут интересны не только ученым, но и копирайтерам (как составить текст, чтобы им зачитывались), маркетологам (как создать увлекательный миф бренда), психологам (какие сказки повлияли на жизнь клиента), а также представителям других профессий, которых еще не существовало в период создания этой уникальной книги.

Владимир Пропп , Владимир Яковлевич Пропп

Культурология / Народные сказки / Языкознание / Образование и наука