Мифы Советской истории

НЭП допускал частную собственность. Для людей, воспитывавшихся в СССР, частная собственность была «запретным плодом». А запретный плод сладок. Поискав во время Перестройки оптимальное сочетание государственной собственности и рынка, интеллигенция, подобно капризному ребенку, бросила любимую игрушку и увлеклась капитализмом. Потом миллионы бывших советских служащих глядели на «витрину капитализма» через стекло прилавков, грустно пересчитывая рубли в кошельке. Это способствовало возвращению старой мечты — вот если бы частную собственность уравновесить государственной, устроить бы мудрое государственное регулирование. Миф о НЭПе удачно попал в пространство между либеральным экономическим мифом о благотворности частной собственности и державно-коммунистическим мифом о спасительности государственного управления и регулирования. Узкое экономическое мышление зажато между планками собственности — частной и государственной, и не видит экономических форм, находящихся далеко за их пределами.

Максимальные уступки, которые советское руководство могло сделать капитализму, последовали в 1925 г. В апреле прошли пленум ЦК и XIV конференция ВКП(б), которые приняли «правые» решения. Были снижены налоги на крестьян и цены на машины (все равно доступные только богатым хозяйствам и кооперативам), увеличены кредиты, разрешена аренда (без субаренды), ослаблен контроль за мелкой торговлей и разрешен подсобный наемный труд на селе, то есть, с точки зрения ортодоксальный марксистов — прямо капиталистические отношения. Апрельский пленум ЦК объявил задачей партии «подъем и восстановление всей массы крестьянских хозяйств на основе дальнейшего развертывания товарного оборота страны»[277]

. Впервые речь шла обо всей массе крестьян — включая и зажиточных хозяев, товарность которых была выше, чем у среднего крестьянина. Предполагалось законными экономическими методами бороться «против кулачества, связанного с деревенским ростовщичеством и кабальной эксплуатацией крестьянства». Подобные формулировки уже через три года будут клеймиться как «правый уклон». Ведь в них прямо указывалось, что кулачество можно было вытеснять только путем конкуренции (это еще кто кого вытеснит).

Казалось, судьба благоприятствовала такому курсу. Урожай 1925 г. был хорошим. И вдруг вместо оживления рыночных отношений осенью 1925 г. страну поразил товарный голод. Промышленность не могла удовлетворить потребностей крестьян, и они не стали продавать весь «лишний» хлеб. «После сбора урожая 1925 года у богатых крестьян были большие запасы хлеба. Но и у них не было никакого стимула менять его на деньги. Снижение сельскохозяйственного налога дало крестьянам послабление; снабжение промышленными товарами было скудным, покупать было почти нечего; и хотя формально был установлен твердый валютный курс, куда более заманчивым было иметь запас зерна, чем пачку банкнотов»,[278] — комментирует Э. Карр. И это был правильный выбор — на следующий год рубль снова стал обесцениваться.

Планы индустриального строительства и экспорта были провалены. Несовершенное бюрократическое планирование не учло потребностей в топливе. «Таким образом, стало ясно, что принятые летом планы бурного развития народного хозяйства не соответствуют финансовым, импортным, топливным, сырьевым, транспортным возможностям страны, не обеспечены в должной мере стройматериалами и квалифицированными кадрами»[279], — резюмирует историк Ю. Голанд. Начались споры, кто в этом виноват — Бухарин, добившийся уступок крестьянству, или руководящие хозяйством органы: СТО во главе с Каменевым или Совнарком во главе с Рыковым, которые слишком «размахнулись» в своих планах.

* * *