Да, к судну нужно уметь приноровляться. Нужно заботливо вникать в тайны его женской натуры — и тогда оно будет вашим верным союзником в неустанной борьбе со стихиями, в борьбе, в которой поражение не позор. Отношения между капитаном и его судном — вопрос великой важности. Судно имеет свои права, так же как любое говорящее и дышащее существо. И, право же, бывают суда, которые, по матросскому выражению, «только разве говорить не умеют» и для настоящего капитана сделают все.
Еще один способ одушевления кораблей известен с древности и универсален, поскольку для его понимания вообще не нужен язык, однако в наше время он представляет собой исключение, а не правило. Это в каком-то смысле заключительный штрих, усиливающий абстрактное, но вполне отчетливое сходство судна с живым существом: глаза на носу! У древних греков этот элемент конструкции корабля пережил несколько эпох, при этом менялся его внешний вид (расположение, форма глаза, вид зрачка — последний мог быть звездообразным), но не роль. Он выполнял сразу несколько функций: в сверхъестественном смысле глаза, во-первых, давали кораблю возможность «самостоятельно» следить за происходящим в море; во-вторых, они были апотропеем (др. — греч. ἀποτρόπαιον, «отвращающий беду») — магическим предметом, защищающим от порчи. Еще глаза придавали кораблям не только живой, но и достаточно грозный вид, нацеленный на устрашение любых врагов, какие встретятся по пути.
У носовых изваяний, появившихся на европейских судах в XVI веке, роль была в большей степени декоративная. Прекрасные нимфы, русалки, ведьмы, грозные морские божества, воины в доспехах, мифические и реальные животные — эти и другие фигуры, как правило, несли определенную символическую нагрузку, связанную с названием корабля, подчеркивая и усиливая те или иные полезные качества. Но от сглаза они уже не оберегали (подобные суеверия, строго говоря, никуда не делись, просто их не афишировали) и не «смотрели» вместо судна: их нередко снимали после выхода в море, чтобы спрятать на время путешествия и тем самым уберечь от плохой погоды.
Итак, корабль спущен на воду и готов к отплытию — как уже было сказано раньше, только не тринадцатого числа и не в пятницу, поскольку в этот день распяли Христа! Еще плохими днями для выхода в море считались, например, первый понедельник апреля (день рождения Каина и день, когда он убил своего брата Авеля) и второй понедельник августа (день, когда погибли Содом и Гоморра). Лучший день в этом смысле — среда, поскольку ее покровитель, Один (Вотан — отсюда английское Wednesday), издавна был и покровителем мореплавателей. В России, как пишет В. Дыгало, роль несчастливого дня исстари отводилась понедельнику. Но поверья на этом, конечно, не заканчиваются: у моряков разных стран было и есть немало правил относительно того, кого и что можно брать на борт, а также того, что можно и чего нельзя делать.
Большинство примет связаны — что совершенно неудивительно — с погодой. Присутствие на борту женщины может вызвать шторм, и того же результата можно добиться, если свистеть при попутном ветре; в последнем случае есть риск разгневать бога ветров и «насвистеть» не просто другой, неблагоприятный, ветер, а полноценную бурю. Питер Джинс объясняет запрет на свист тем, что кто-то другой на борту мог перепутать его с сигналом боцманской дудки и выполнить совершенно ненужное действие — а это, разумеется, на борту парусника в открытом море чревато серьезными последствиями для всей команды. Свистеть можно было во время штиля, но не как попало, чтобы не усугубить ситуацию. Моряку также запрещалось стричь волосы и ногти при благоприятном ветре и шить — при неблагоприятном, чтобы ненароком не «пришить» его к кораблю. А еще дурным знаком считалось принести на борт… зонтик, поскольку он притягивает дождь.