Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Перемирие?

— Перемирие до разрешения международного конфликта. Выдвиньте ваши условия. Со своей стороны, я предлагаю начать с широкой амнистии всем политическим заключенным, которые не были захвачены с оружием в руках.

Дон Роке пробормотал:

— Амнистия — это акт справедливости, который я приветствую без всяких оговорок. Но как же быть с теми, кто был облыжно обвинен в заговорах?

— Амнистия распространится на всех!

— А предвыборная кампания будет и в самом деле свободной? Правительственные политические агенты не будут вмешиваться?

— Абсолютно свободной и охраняемой законом. Скажу больше: главная моя цель — умиротворение страны, и тут я предлагаю вам честное сотрудничество. Сансот Бандерас не какой-нибудь честолюбец, в чем обвиняют его недовольные. Благо республики для меня превыше всего. Счастливейшим днем моей жизни будет тот, когда я, как Цинциннат, всеми забытый, смогу вернуться к возделыванию своего клочка земли. Стало быть, вы и ваши друзья снова обретаете полную свободу и все гражданские права. Но вы, как человек лояльный и добрый патриот, должны будете направить революцию в русло законности. Если в ходе избирательной борьбы народ предпочтет отдать свои голоса вам, я первый подчинюсь волеизъявлению нации. Дон Роке, я восхищен вашими гуманистическими идеалами, и мне грустно, что не способен разделить ваш столь утешительный оптимизм. В этом трагедия правителя! Вы, креол, принадлежащий к лучшему роду, отрицаете креолизм. Я, чистокровный индеец, решительно не верю в способности и добродетели своей расы. Вы мне представляетесь лучезарным просветителем, идеалистом, ваша вера в предназначение туземного племени напоминает мне блаженной памяти Бартоломе де Лас Касаса^{123}. Вы хотите рассеять тот мрак, которым окутывали душу индейца триста лет колониального владычества. Цель замечательная, не спорю! Поверьте, достижение ее — сокровеннейшее желание Сантоса Бандераса. Дон Роке, тогда минуют нынешние обстоятельства и вы сможете победить меня, повергнуть меня, пробудить своей победой — которой я первый буду радоваться — все дремлющие силы моей расы. Ваше торжество — частный случай моего поражения не в счет — явится торжеством непреходящего влияния индейца на исторические судьбы родины. Дон Роке, усильте вашу пропаганду, добейтесь чуда в рамках законности и верьте, что я первый стану благословлять вас. Дон Роке, благодарю вас за то, что вы меня выслушали, и прошу вас со всей откровенностью высказать свои соображения. Мне бы не хотелось, чтобы вы неосторожно связали себя обещанием, которое потом не в силах будете сдержать. Посоветуйтесь со своими единомышленниками и передайте им от имени Сантоса Бандераса оливковую ветвь.

Дон Роке смотрел на него с таким прямодушием, откровенностью и наивностью, что на его лице трудно было не заметить некоторого сомнения:

— Перемирие!

— Да, перемирие. Священный союз. Дон Роке, мы должны с вами спасти независимость родины.

Тиран Бандерас патетически раскрыл объятия. Порывы ветра нет-нет да доносили до них обрывки веселых восклицаний генеральских прихлебателей, которые в сумеречной глубине площадки измывались над лисенсиатом Вегильясом.

V

Дон Роке на скаку приветственно помахивал с дороги белым платком. Приникнув к ограде, Ниньо Сантос отвечал ему взмахами шляпы. Конь и всадник уже скрылись в высоких зарослях кукурузных полей, и теперь виднелась только рука с белым платком:

— Чав! Чав! Ишь, голубок!

Мумия, насмешливо скривив и без того ядовитую зеленую гримасу своего рта, воззрилась на подавленную ужасом старуху, которая, сидя на круглой цветной циновке между кофейной жаровней и ступкой для толчения кукурузной муки, перебирала четки, с безысходной тоской думая о наступившей священной ночи. По знаку тирана она встала:

— Ваша милость, мирские козни могут ввергнуть в геенну огненную и самого святого.

— Придется тебе, старуха, сбросить чары Клеопатры.

— Когда бы мир от этого стал лучше, я готова сбросить их хоть сейчас.

— Четыре жалких посудины, разбитых на вашей стойке, вызвали этот дьявольский переполох. Взгляните только на моего друга-меломана, попавшего в беду и обвиненного в государственной измене! Не исключено, что ему вынесут смертный приговор!

— И во всем повинны мои чары?

— Будущие историки в этом разберутся. Лисенсиат Вегильяс, попрощайтесь со старой ведьмой и простите ей невольный ее грех. Явите благородство: облачитесь в рубище и поразите потешающихся над вами друзей великодушным жестом!

— Ювенал и Кеведо разом! — вырвалось у гачупина.

Мумия взглянула на него с нескрываемым презрением:

— Почтеннейший дон Селестино, уж не хотите ли вы, чтобы надо мною начали смеяться? При чем тут Кеведо и при чем тут Ювенал? Сантос Бандерас, хотели вы сказать: единственная фигура на всем континенте. Чав! Чав!

Книга вторая

На клубной террасе

I

Доктор Карлос Эспарса, посланник Уругвая, с насмешливо светским выражением на лице выслушивал доверительные жалобы своего дорогого коллеги доктора Анибала Ронкали, посланника республики Эквадор. Они ужинали в офицерском клубе.