Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— А какая она была сердитая! Но я не пойму, что со мной с тех пор происходит: почти все женщины мне кажутся красавицами; как вышел я из дому — еще и получаса, ручаюсь, не прошло, — я уже успел влюбиться в трех, да что я говорю, — в четырех. У одной были такие чудные глаза, другая с роскошными волосами, а только что я влюбился в двух сразу, брюнетку и блондинку, они смеялись, как ангелы. И я шел за каждой из них. Что же это такое?

— Дорогой Аугусто, родник любви спал, застывший в глубине твоей души, ибо не было ему применения. Пришла Эухения, пианистка, она встряхнула тебя и глазами своими всколыхнула эту заводь, где спала твоя любовь; любовь проснулась, забила ключом и, переполняя тебя через край, разливается во все стороны. Когда человек вроде тебя по-настоящему влюбляется в женщину, он заодно влюбляется и во всех остальных.

— А я думал, все будет наоборот… Кстати, смотри, какая брюнетка! Звездная ночь! Правду говорят, что черное лучше всего поглощает свет! Ты видишь, сколько скрытого света чувствуется под ее кожей, в черном янтаре ее глаз? Пойдем за нею!

— Как хочешь…

— Да, так я думал, что все будет наоборот, что когда человек по-настоящему влюбляется, то его любовь, раньше рассеивавшаяся на всех, сосредоточится на одной женщине, а все остальные должны казаться ему ничтожными и неинтересными… Смотри, смотри, какой блик солнца на ее черных волосах!

— Что ж, попробую объяснить тебе. Ты был влюблен — очевидно, сам того не зная, — в женщину, но абстрактно, а не в ту или другую. Когда же ты увидел Эухению, абстрактное стало конкретным, женщина вообще стала данной женщиной, и ты влюбился в нее, а теперь ты, не забывая Эухении, перенес свою любовь на всех женщин, ты влюбляешься в коллектив, в род. Итак, ты перешел от абстрактного к конкретному, а от конкретного к родовому, от женщины вообще — к одной женщине, а от нее — к женщинам.

— Да это метафизика!

— А разве любовь не метафизика?

— Бог с тобой!

— Особенно в твоем случае. Ведь твоя влюбленность совершенно церебральная или, как обычно говорят, головная.

— Это ты так считаешь!.. — воскликнул Аугусто, слегка задетый и раздосадованный: слова о головной влюбленности уязвили его в самое сердце.

— И если уж ты споришь, скажу тебе, что и сам ты — только чистая идея, вымышленное существо.

— Неужели ты считаешь, что я не способен по-настоящещему любить, как все люди?

— Ты влюблен по-настоящему, я тебе верю, но влюблен только головой. Ты думаешь, что влюблен.

— А разве быть влюбленным не значит думать, что ты влюблен?

— Нет, нет, дорогой, это гораздо сложнее, чем ты воображаешь!

— Как же определить, объясни мне, влюблен человек или только считает, что влюблен?

— Знаешь, лучше оставим этот разговор и поговорим о другом.

Когда Аугусто вернулся домой, он взял на руки Орфея и сказал ему: «Давай подумаем, Орфей, какая разница между тем, влюблен ты или думаешь, что влюблен? Влюблен я в Эухению или нет? Разве, когда я ее вижу, не бьется у меня в груди сердце и не воспламеняется кровь? Разве я не такой, как все мужчины? Я должен доказать им, Орфей, что я такой же, как они!»

Во время ужина он задал Лидувине вопрос:

— Скажи мне, Лидувина, откуда видно, что человек влюблен по-настоящему?

— Что за мысли вам приходят, сеньорито!

— Скажи, откуда это видно?

— Ну, как вам сказать… Он говорит и делает много глупостей. Когда мужчина по-настоящему влюбится, с ума сходит по какой-нибудь женщине, он перестает быть человеком.

— Чем же он становится?

— Он становится… ну, вроде как вещь или ручной зверек. Женщина делает с ним все, что захочет.

— Тогда, значит, если женщина влюбляется или, как ты говоришь, сходит с ума по мужчине, мужчина тоже делает с нею все, что захочет.

— Это все-таки не совсем одно и то же.

— Как?

— Очень трудно объяснить, сеньорито. Но вы по правде влюбились?

— Сам пытаюсь это выяснить. Но глупостей, отчаянных глупостей я еще не говорил и не делал, как мне кажется.

Лидувина больше ничего не сказала, а Аугусто спросил себя: «Действительно ли я влюблен?»

XI

Когда на следующий день Аугусто пришел в дом дона Фермина и доньи Эрмелинды, прислуга проводила его в гостиную со словами: «Сейчас позову». На минуту он остался один и как бы в пустоте. Грудь сжимало как обручем. Его охватило тревожное чувство торжественности момента. Он сел, сразу же встал и для успокоения начал рассматривать картины на стенах; среди них был и портрет Эухении. Ему вдруг захотелось удрать, спастись бегством. Но тут послышались быстрые шаги, и Аугусто как кинжалом резануло по груди, а голову заполнил туман. Дверь гостиной отворилась, вошла Эухения. Бедняга оперся на спинку кресла. Она же, увидев, как он помертвел, сама побледнела и остановилась посреди гостиной; затем подошла к нему и спросила прерывистым, тихим голосом:

— Что с вами, дон Аугусто, вам плохо?

— Нет, нет, ничего.

— Чем вам помочь? Вы чего-нибудь хотите?

— Стакан воды.