Мигель де Унамуно. Туман. Авель Санчес_Валье-Инклан Р. Тиран Бандерас_Бароха П. Салакаин Отважный. Вечера в Буэн-Ретиро

— Да, я повторяю, дон Аугусто, вас обманули относительно меня, а меня — относительно вас, вот и все.

— Но ведь мы сами обо всем говорили, Эухения!

— Не вспоминайте того, что я сказала. Что было, то прошло!

— Конечно, что было, то прошло, иначе не бывает.

— Вы меня поняли. И я хотела, чтоб моему согласию принять ваш великодушный подарок вы не придавали ложного смысла.

— Я желаю того же, сеньорита, чтоб вы не придавали моему подарку ложного смысла.

— Вот так, откровенность за откровенность. А теперь, раз мы должны объясниться начистоту, я хочу сказать вам, что после всего происшедшего и сказанного вам я не могу, даже если бы захотела, отплатить за ваш щедрый подарок иначе, чем самой чистой благодарностью. Так же, как и вы, со своей стороны, я полагаю…

— Действительно, сеньорита, я, со своей стороны, после всего происшедшего и сказанного вами во время последнего нашего свидания да того, что рассказала мне ваша тетушка, и того, о чем я только догадываюсь, не могу, даже если бы захотел, требовать платы за свое великодушие.

— Значит, мы пришли к согласию?

— К совершенному согласию, сеньорита.

— И снова можем быть друзьями, хорошими, настоящими друзьями?

— Да, можем.

Эухения протянула ему руку, белую и холодную, как снег, с длинными пальцами, привыкшими покорять клавиши, и он сжал ее в своей руке, трепетавшей в эту минуту.

— Итак, мы будем друзьями, дон Аугусто, добрыми друзьями, хотя для меня эта дружба…

— Что?

— Быть может, в глазах общества…

— Да что же, говорите, говорите!

— Но, в конце концов, после печального опыта недавнего прошлого мне придется кое от чего отказаться.

— Объяснитесь яснее, сеньорита. Раз начали, договаривайте до конца.

— Что ж, дон Аугусто, все ясно, совершенно ясно. Не кажется ли вам, что после всего происшедшего, когда наши знакомые узнают про выкупленную вами закладную на мое наследство и про ваш подарок, едва ли найдется человек, который решился бы сделать мне предложение определенного рода?

«Эта женщина — сам дьявол!» — подумал Аугусто и, опустив голову, уставился в пол, не зная, что ответить. Когда через мгновение он поднял голову, то увидел, как Эухения вытирает набежавшую слезу.

— Эухения! — воскликнул он дрожащим голосом.

— Аугусто! — томно прошептала она.

— Но что же мы должны делать, по-твоему?

— О нет, ничего, это рок, всесильный рок, а мы игрушки, мы в его власти! Вот горе!

Аугусто встал с кресла и сел рядом с Эухенией на диван.

— Послушай, Эухения, ради бога, не играй со мной! Рок — это ты, другого рока здесь нет. Это ты меня притягиваешь и влечешь, ты вертишь мною, как хочешь, ты сводишь меня с ума; ты заставляешь меня нарушать самые твердые решения; ты делаешь так, что я — это уже не я…

И он обнял ее за шею, привлек к себе и прижал к груди. А она спокойно сняла шляпку.

— Да, Аугусто, это рок довел нас до такого состояния. Ни ты, ни я не способны изменить себе, лгать себе, для тебя немыслимо слыть человеком, желающим меня купить, как я сказала тебе в минуту ослепления, и для меня немыслимо слыть женщиной, желающей превратить тебя в заместителя, в вице-жениха, во второсортное блюдо, как ты говорил моей тетке; ведь я хочу лишь вознаградить тебя за щедрость.

— Но какая там разница, Эухения, слывем мы тем или другим? В чьих глазах?

— В наших собственных!

— Моя Эухения!

Он снова прижал ее к себе и стал поцелуями покрывать ее лоб и глаза. Было слышно дыхание обоих.

— Оставь меня! Оставь меня! — сказала она, оправляя платье и приглаживая волосы.

— Нет, ты, ты ответь, Эухения…

— Нет, я не могу, это невозможно.

— Ты просто меня не любишь?

— Любовь… Кто знает, что такое любовь? Я не знаю, не знаю, ничего не знаю…

— А минуту назад?

— Это было… роковое мгновение! Раскаяние! Да откуда я знаю, все это надо проверить. И потом, разве мы не условились, Аугусто, что будем друзьями, только добрыми друзьями и ничем иным?

— Да, но… Ведь ты приносишь себя в жертву? Ведь из-за того, что ты приняла мой подарок и стала моим другом, только другом, никто не станет просить твоей руки?

— Ах, это уже не важно, я приняла решение!

— Быть может, после вашего разрыва?

— Быть может.

— Эухения! Эухения!

В эту минуту раздался стук в дверь, и Аугусто, весь дрожа, с пылающим лицом, сухо спросил:

— Кто там?

— Вас спрашивает Росарио! — ответил ему голос Лидувины.

Аугусто переменился в лице.

— А! — воскликнула Эухения. — Я мешаю. Вас ждет она, Росарио. Вот видите, мы можем быть только друзьями, добрыми друзьями, очень хорошими друзьями.

— Но, Эухения…

— Вас ждет Росарио.

— Но если ты отвергла меня, Эухения, — а ты меня отвергла, сказав, будто я хочу тебя купить, когда у тебя был другой, — что оставалось мне делать после того, как, увидев тебя, я научился любить? Неужели ты не знаешь, что такое отчаяние, что такое отвергнутая нежность?

— Полно, Аугусто, вот вам моя рука; мы еще увидимся, но помните, что было — то прошло.

— Нет, нет, что было — не прошло, нет, нет и нет!

— Ладно, ладно, вас ждет Росарио.

— Ради бога, Эухения!

— Да в этом нет ничего особенного, и меня когда-то ждал… Маурисио. Мы еще увидимся. Будем серьезны и честны с самими собой.