Читаем Микеланджело из Мологи полностью

- Не совсем так, - подал, наконец, голос Анатолий. - Я действительно не читал трудов Плотина, но меня тоже интересуют "вечные вопросы". Я тоже много размышлял и о смысле собственного бытия, и об устройстве мироздания, и о том, что происходит сейчас в нашей стране. Я согласен, что царство Божие внутри нас самих, поэтому смысл жизни можно найти лишь внутри самого себя. В материальном мире, мире рождений и смертей, существуют лишь преходящие цели. Сам для себя материальный мир бессмыслен, ибо не имеет вечной живой души. Его назначение может быть понято лишь через соотношение с вечными понятиями - Богом или душой человека. В бесконечности глубин человеческого "Я" эти понятия сливаются, оставаясь раздельными. Как правильнее, с философской точки зрения, назвать находящееся внутри каждого из нас Божье царство - нематериальной основой мира, Единством всего сущего, царством Свободы или Любви - я не знаю, но я знаю, что человек приближается к познанию этого царства через красоту материального мира. Для Материи красота сама по себе ничто, для Бога - оправдание творения, а для Человека - путь от разобщенности внешнего мира к единству внутреннего. Соприкасаясь с прекрасным, Человек дотрагивается до Бога.

- Ишь, куда Вас занесло! - искренне удивился взглядам молодого художника Блинов. - И кто ж засорил Вашу голову подобными мыслями?

Анатолий, осмелев, уже хотел рассказать чекисту о Летягине, о Сосуле, о беседах с монахами Югской пустыни, но, почувствовав, как носок мягкой домашней тапочки Рубинштейна коснулся и настойчиво надавил на носок его ботинка, понял, что в данной ситуации ни имен, ни фамилий называть не рекомендуется.

Леонид Дормидонтович тоже заметил уловку старого художника и рассмеялся:

- Ну, друзья, вы уж совсем из меня изверга делаете! Я предложил вам заняться поисками истины, а вы друг другу рты затыкаете!

Яков Васильевич, смутившись, хотел что-то сказать в свое оправдание, но Блинов остановил его жестом руки:

- Не надо. Мой вопрос действительно не имел никакого отношения к делу. Так на чем мы остановились?

- На том, что соприкасаясь с прекрасным, человек соприкасается с Богом, - подал голос молчавший до того Паша Деволантов и тут же, испугавшись сказанного, добавил: - Но я лично в Бога не верю.

- И правильно, - одобрил Пашу Блинов. - Хотя Бог, каким он предстает в рассуждениях Вашего друга, несколько отличен от сидящего на облаках церковного Бога, но Его спина все равно заслоняет от товарища Сутырина подлинно научную, ленинско-сталинскую картину мироздания. Но, впрочем, у его Бога имеется небольшой плюс. Ведь само по себе понятие Единства не чуждо и нашей, материалистической, философии. А значит, у нас с Вашим другом есть почва для взаимопонимания. Так ведь?

- Так, - согласился Паша и почему-то покраснел.

- Ему глубоко чужда мелкобуржуазная психология несознательного крестьянства и кулаков. Так?

- Так.

- Если бы это было не так, он бы с его мускулами и головой денно и нощно вкалывал, как крот, где-нибудь на более доходном поприще, заботясь о личном обогащении, а не сидел бы в позе роденовского "Мыслителя" у мольберта. Так ведь?

- Так, - снова кивнул головой Паша.

- А раз так, - подвел итог Блинов, - значит, в нем вызревают зачатки коммунистического мировоззрения. В его доисторическом понятии Единства присутствуют и равенство, и братство всех людей, а его понятие любви, по большому счету, никак не совместимо с буржуазной моралью, построенной на эксплуатации человека человеком. Или я не прав? - неожиданно обратился он с вопросом к Анатолию.

- Я не понимаю, к чему Вы клоните, - настороженно заметил Сутырин.

- К тому, что и Вы, и он, и он, - чекист показал пальцем на Якова Васильевича, на Деволантова, затем, нарисовав в воздухе круг, ткнул себе в грудь, - и я - мы все хотим, чтобы не было эксплуататоров, чтобы каждый сознательный гражданин чувствовал себя частью единого советского общества, отдавал ему все свои мысли, все силы. Единство человечества в едином порыве к коммунизму - эта идея не может быть не созвучной идее Вашего Единства. Только мы, коммунисты, добиваемся Единства не в потустороннем мире, а здесь, на Земле! У Вас, как у, Блока: "Позади голодный пес. Впереди Иисус Христос"30), а у нас вместо мифического Христа впереди живой реальный человек, вождь мирового пролетариата, Иосиф Сталин.

- Но почему тогда красота его картин, - старик Рубинштейн ткнул ладонью в плечо Анатолия, - красота, которая будучи воспринимаемой человеком, трогающая его за сердце, для нас является свидетельством Единства внутреннего (Я художника) и внешнего (Я зрителя), красота, которая позволяет человеку прикоснуться к Богу, для Вас не представляет никакой ценности и даже может быть вредной?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза