Михаил Юрьевич Лермонтов

Литературная критика Белинского была новой эрой в истории русской мысли. Можно сказать, что Белинский первый помирил поэзию с жизнью, т. е. указал литературе ее место среди других факторов прогресса. К этому широкому взгляду на художественное творчество, взгляду, в котором чисто эстетические принципы согласовались с принципами нравственными и чувство художественности – с чувством общественности, Белинский пришел не сразу. И ему пришлось пережить период «романтизма», мучительный период неустановившихся взглядов на мир, человека и искусство. По темпераменту своему Белинский был наиболее страстной натурой из всей тогдашней философствующей молодежи. Стоит прочитать его письма, чтобы увидеть, как этот человек был чуток ко всему окружающему, как каждая новая мысль его волновала, как малейшее сомнение в правоте своих взглядов и поступков тревожило и разъедало его душу.

В чуткости и восприимчивости Белинский мог поспорить с Лермонтовым. А между тем, какая разная судьба была предназначена этим двум людям! И в Белинском, и в Лермонтове жажда деятельности, желание вставить свое слово в споры о людях и о вселенной было главным стимулом жизни; и тот и другой хотели «наставлять» людей в благородном смысле слова, свершить что-то «великое», вовсе не из тщеславия, а из глубокой потребности применить к жизни тот обильный запас энергии и сил, который они в себе ощущали. Белинскому, действительно, удалось наложить свою печать на целое поколение, воспитать целый ряд писателей и помочь массе читателей привести в ясность свои смутные и безотчетные взгляды на художественное творчество и на многие другие коренные вопросы жизни. Лермонтов никого никуда не направил, никому не облегчил трудной задачи примирения с жизнью, так как сам ни в одном вопросе не успел разобраться. Между тем его образование и средства к приобретению знаний ставили его в положение более выгодное, чем то, в каком стоял Белинский.

Белинский был той идеалистической закваской, которая была безусловно необходима тревожному, энергичному, но неустановившемуся в своих взглядах поколению 30-х годов. Это поколение чувствовало, что новые времена наступали, понимало, что новая задача поставлена обществу и что эта общественная задача обязывает людей посвятить ей все свои мысли, если только они хотят сохранить за собой название людей культурных. Сохранить и оправдать это имя гуманного человека можно было только при одном условии – при высоком понятии о человеке как личности нравственной, разумной, призванной в мир для достижения определенной цели; личности, живущей общественной жизнью и в силу своей природы обязанной жить такою же жизнью и впредь; личности, вечно стремящейся вперед и потому необходимо борющейся и среди обманов и разочарований не теряющей надежды на конечное торжество своих идеалов; наконец, личности свободной, т. е. не приносящей ни одной из своих духовных сторон в жертву устаревшим авторитетам и укоренившимся предрассудкам. Такое высокое понятие о личности человека имел Белинский, и он никогда не упускал случая напоминать читателю об этом идеале. Сам Белинский дошел до этого понятия, конечно, не самостоятельно; оно в нем сложилось и окрепло главным образом под давлением его философской мысли, под влиянием его знакомства как с умозрительными системами Германии, так и с общественными учениями Франции.

Таким образом, целый период европейской умственной жизни был охвачен, усвоен и истолкован в популярной форме русскому читателю. Белинский был этим истолкователем и в своих беседах, и в печати. Он – человек, располагавший небольшими средствами к образованию, поставленный в самые тяжелые житейские условия, подвел итог философско-критической мысли своих учителей, взял из их учения самое существенное, самое гуманное и воспитал на этом идеализме молодое подраставшее поколение.

Белинский имел, как видим, громадное преимущество над всеми неустановившимися натурами, и в том числе и над Лермонтовым, именно в силу своей убежденности, цельности своего миросозерцания и способности быть его глашатаем и проводником. Белинский от примирения с жизнью на почве чисто отвлеченного идеала очень скоро перешел к счетам с ней на почве активной борьбы за стойкие убеждения, и в нем мышление и деятельность гармонически сочетались. Лермонтов, самой природой предназначенный быть борцом, натура кипучая, не признававшая никакого покоя, ни пассивного, ни отвлеченного, никак не мог достигнуть той степени устойчивости во взглядах, какая необходима, чтобы деятельность человека не была ежеминутно парализована сомнением и нерешительностью.

Итак, сравнивая одиноко стоящего Лермонтова с молодой фалангой философской молодежи его времени, нельзя не пожалеть, что наш поэт так невнимательно отнесся к целому литературному кружку, с которым изредка сталкивался, но уроками которого не воспользовался. Кто знает, какую духовную помощь могли бы ему оказать такие люди, как Белинский, которые выводили на ясную дорогу много молодых сил, запутавшихся в противоречиях жизни.