Михаил Юрьевич Лермонтов

Легко народом править, если онОдною общей страстью увлечен;Не должно только слишком завлекаться,Пред ним гордиться или с ним равняться;Не должно мыслей открывать своих,Иль спрашивать у подданных совета,И забывать, что лучше гор златыхИному ласки и слова привета!Старайся первым быть везде, всегда;Не забывайся, будь в пирах умерен,Не трогай суеверий никогдаИ сам с толпой умей быть суеверен;Страшись сначала много успевать,

Страшись народ к победам приучать,Чтоб в слабости своей он признавался,Чтоб каждый миг в спасителе нуждался,Чтоб он тебя не сравнивал ни с кемИ почитал нуждою – принужденья;Умей отважно пользоваться всем,И не проси никак вознагражденья!Народ ребенок: он не хочет дать,Не покушайся вырвать, – но украдь![ «Измаил-Бей»]

Но что же герой или вождь в глазах такой толпы? Понять истинного величия героической души толпа не может; она бежит за своим кумиром, когда он льстит ее самолюбию, но она же готова предать его в минуту опасности, когда не она в нем, а он в ней будет нуждаться.

Эти мысли с большей силой и красотой развил Лермонтов в своем знаменитом стихотворении «Последнее новоселье» (1840).

Образ Наполеона давно волновал фантазию поэта, и это вполне понятно.

Певец сильных героических чувств находил в судьбе императора частичное, но историческое подтверждение своим туманным мечтам о призвании великого человека.

В одном юношеском стихотворении Лермонтова тень Наполеона в ответ на жалостную песнь поэта отвечает весьма решительно:

«Умолкни, о певец! – спеши отсюда прочь, —С хвалой иль язвою упрека:Мне всё равно; в могиле вечно ночь.Там нет ни почестей, ни счастия, ни рока!Пускай историю страстейИ дел моих хранят далекие потомки:Я презрю песнопенья громки; —Я выше и похвал, и славы, и людей!..»[1829]

И Лермонтов, по-видимому, признает правоту такого самомнения, так как он убежден, что Наполеон «в десять лет подвинул нас целым веком вперед»:

Да, тень твою никто не порицает,

Муж рока! Ты с людьми, что над тобою рок;Кто знал тебя возвесть, лишь тот низвергнуть мог:Великое ж ничто не изменяет.[1830]

И этот великий человек угас, всеми покинутый, на одиноком острове! Его смерть трогала сердце Лермонтова больше, чем его подвиги, так как обстановка этой смерти соответствовала тем мечтам об одинокой кончине, которая грезилась иногда самому поэту:

Пред ним лепечут волны и бегутИ вновь приходят и о скалы бьют;Как легкие ветрила, облакаНад морем носятся издалека.И вот глядит неведомая теньНа тот восток, где новый брезжит день;Там Франция – там край ее роднойИ славы след, быть может скрытый мглой:

Там, средь войны, ее неслися дни…О! для чего так кончились они!..Прости, о слава! обманувший друг…[1830]Изгнанник мрачный, жертва вероломстваИ рока прихоти слепой,Погиб, как жил – без предков и потомства —Хоть побежденный, но герой!Родился он игрой судьбы случайной,И пролетел, как буря, мимо нас;Он миру чужд был. Всё в нем было тайной,День возвышенья – и паденья час![1831]

Пусть такое падение и было возмездием, но не людям судить этого человека – людям, которые привыкли измерять величие одним лишь успехом: