Михаил Кликин. Сборник

От остановки до дома было минут пятнадцать ходу. А они шли почти час. Внучок то и дело останавливался, отвлекаясь на всякую ерунду, — то жука в траве углядит, то ластящуюся кошку погладит, то к ласточкам под крышей взглядом прикипит — по всему видно было, что в деревне он впервые.

В избе он и вовсе застыл на пороге. Бабушка Маргарита трогать его не стала, прошла на кухоньку, затопила печь по-летнему — пучком хвороста. Углей хватило на два десятка блинов. Она складывала их стопкой, прислушивалась: как там внучок? Аккурат к трапезе он освоился, прошёл в комнату, посидел на скрипучем диване, слушая, как бьются мухи в стекло, потом перебрался на стул к окошку, кончиком пальца собрал капельки с «ваньки-мокрого», попробовал их на вкус.

— Проголодался, чай, — сказала бабушка Маргарита, расстилая салфетку поверх скатерти.

Она принесла блины, сметану в миске, масло в кружке и мёд в блюдце. Спустилась в подпол, вернулась, держа в руке крынку. Быстро сняла вершок на сметану, налила молока в стакан.

— Запивай.

Внучок Боря уплетал блины так, что за ушами трещало. Бабушка Маргарита села против него, включила тихонько радио, из комода вынула фотоальбом, положила его на стол, развернула, подвинула к внуку. Взялась рассказывать:

— Это твой дед. Он конюх был, а я в колхозе на птицефабрике работала. Пять детей у нас было: Гена, Юра, Марина, Вася и Таня. Марина маленькой умерла — жизнь тогда была такая. А Васю в двадцать лет бык забодал.

Она тихо заплакала. Внук перестал есть, посмотрел на неё с интересом — как на жука или на ласточек.

Она вытерла слёзы, покашляла, стала дальше листать альбом:

— Вот мы в Москве на выставке. А это корова наша, Зорька. Видишь, дою я её. Дед тогда фотоаппарат в спортлото выиграл, вот, баловался, снимал всё. В рундуке до сих пор его красный фонарь лежит. А остальное внуки давно разобрали. Ты-то что хочешь на память взять? Какой сувенир? Решил уже?

— Нет, — Боря покачал головой.

— Ну да ладно, потом надумаешь. — Она махнула рукой и встала, чтобы собрать посуду.

— А что мне делать можно? — спросил внук, тоже поднявшись.

Она пожала плечами:

— Погуляй пока. Потом поможешь. Делов на сегодня немного: яйца у кур соберём, малину на варенье пощиплем. А завтра за водой сходишь, баньку затопим.

— А потом? — спросил он.

— А потом видно будет, — ответила она и улыбнулась.

* * *

Утром Борю разбудили петухи. Он долго лежал на пуховой перине, вслушивался в непривычную тишину, пытался угадать, что за звуки раздаются на улице. Потом поднялся.

Пол был холодный, и ему пришлось обуть войлочные галоши — бабушка назвала их смешным словом «чуни». В комнате — горнице — было светло. За окном от ветра шевелился куст — сирень. По ней, звонко цвыркая, скакала стайка мелких птичек — их название Боря ещё не знал.

— Проснулся ли, паря? — Бабушка заглянула в комнатку, где из всей мебели были кровать, два сундука, лавка и стол. — Пошли в избу, завтракать пора.

Боря ещё вчера понял, что кормят здесь, как на убой, — это странное выражение он прочитал в путеводителе. Завтрак только усугубил это впечатление. На столе стояли чугунок с картошкой, миска с солёными грибами, тарелка огурцов, сало, кружка молока и ломоть хлеба.

— Лениться не дам, — сразу предупредила бабушка. — Так что заправляйся и выходи. А я пока пойду жуков с картошки собирать. Ползут, сволочи, откуда-то! Жжём их, жжём, а они всё равно лезут.

Она покачала головой, быстро собралась и ушла, что-то бормоча под нос. Борис выглянул в окошко, но бабушки не увидел. Его внимание привлекла девушка в сарафане и резиновых сапогах. Она, явно, была местная — шла куда-то по своим местным делам, несла на плече грабли. Борис с интересом проследил за ней, только потом взял из чугунка картофелину, положил рядом с ней на тарелку ложку грибов и кривой пупырчатый огурец, отщипнул немного хлеба…

Еда была простая, грубая, но довольно вкусная.

Борис быстро насытился, послушал радио, полистал фотоальбом. В избе было тихо и скучно, накрытый салфеткой телевизор, как выяснилось, не работал, а в окне мало что можно было разглядеть, поэтому Борис, не теряя времени даром, отправился на улицу. Бабушку он нашёл за домом — она ходила по полю с банкой в руке, собирала в неё ярко-оранжевых личинок и полосатых жуков. Увидев внука, она поставила жестянку на землю, закрыла её и, вытирая шершавые руки о замызганный подол, поспешила к тропке, справа от которой росла жгучая высокая трава, а слева — колючие кусты с зелёными, должно быть незрелыми ягодами.

— Ну, паря, пошли сено валить, — сказала бабушка. — Одной-то мне несподручно, а вдвоём управимся быстро. Ты подавать снизу будешь, а я по сеновалу раскладывать. Сможешь?

Боря пожал плечами. Откуда ему было знать?

Но крестьянская работа оказалась простой. Знай, тыкай вилы под правильным углом в кучу сухой травы, да поднимай её повыше и пихай под крышу двора. Сено приятно пахло, но с него летела колючая труха. Боря поначалу отряхивался, выскребал мусор из волос пальцами, но бабушка, заметив это, высмеяла его.

— Чай, не вши, чего ты там колупаешь? В баню пойдёшь скоро, вычешешь всё, вымоешь.