Михаил Лермонтов. Один меж небом и землей

Здесь речь, конечно, о Баранте-отце, который с 1835 года был французским послом в Петербурге. Как сообщает Лермонтовская энциклопедия, он «интересовался русской историей, ценил талант Пушкина». Дипломат, историк и писатель, этот ценитель Пушкина не мог не знать в подробностях о его дуэли с Дантесом, тем более что жил в это время в Петербурге; — и с чего бы это вдруг, через два года после гибели Пушкина и шумной истории со стихотворением «Смерть поэта», он решил справиться у своего знакомого Тургенева, не оскорбил ли Лермонтов в своем стихотворении всю французскую нацию? Такое — и по службе и по душе — он запомнил бы лучше Тургенева, «приятеля всех» и довольно пустого светского человека. И разве же в посольстве, чей соотечественник убил лучшего русского поэта, не было стихотворения, которое еще недавно распространялось в списках в тысячах копий?.. Cкорее, господин посол хотел проверить, какое впечатление от «известной строфы» осталось в окололитературной среде. И, само собой разумеется, разговоры о Лермонтове в посольском доме, между собой, велись — и весьма определенного характера, коль скоро 21-летний атташе и сын посла Эрнест де Барант, «салонный Хлестаков» (по выражению Белинского), среди всех прочих своих соперников в волокитстве задрался именно с Лермонтовым. Не иначе,

брат мусью стал приглядываться плотно к Лермонтову сразу же после «Смерти поэта» и «Бородина», и потому уж никак не мог не заметить в 1838–1839 годах, что автор этих стихов вошел в «моду» в свете и выдвинулся своим творчеством в явные наследники Пушкина; — ни по мелкому воинскому званию, ни по знатности Лермонтов не подходил блестящим столичным салонам.

В канун 1840 года Барант-посланник приглашает поэта на бал — а уже через месяц с небольшим Барант-атташе вызывает его на дуэль. Это, разумеется, не простое совпадение — это ненависть, которая вырвалась наружу.

Аким Шан-Гирей вспоминал:

«Немножко слишком явное предпочтение, оказанное на бале счастливому сопернику, взорвало Баранта, он подошел к Лермонтову и сказал запальчиво: «Vous profites troр, monsieur, de ce qeu nous sommes dans un pays ou le duel est defendu» (Вы слишком пользуетесь тем, что мы в стране, где дуэль воспрещена)». — «Qu,a ce ne tient, monsieur, je me mets entierement a votre disposition (Это ничего не значит, — отвечал тот, — я весь к вашим услугам)», и на завтра была назначена встреча; это случилось в среду на масленице 1840 года».

Когда история стала известна, ее разбирала комиссия военного суда. Лермонтов был арестован. По приказанию командира лейб-гвардии Гусарского полка генерал-майора Н. Ф. Плаутина он написал объяснительное письмо. Послушаем самого поэта, который не способен был унизить себя малейшей неправдой:

«…честь имею донести вашему превосходительству, что 16 февраля, на бале у графини Лаваль, господин Барант стал требовать от меня объяснения насчет будто мною сказанного. Я отвечал, что все ему переданное несправедливо; но так как он был недоволен, то я прибавил, что дальнейшего объяснения давать ему не намерен.

На колкий его ответ я возразил такой же колкостью, на что он сказал, что если б находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело.

Тогда я отвечал, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что мы меньше других позволяем себя оскорблять безнаказанно.

Он меня вызвал, условились и расстались.

18 числа, в воскресенье, в 12 часов утра, съехались мы за Черною речкою на Парголовской дороге. Его секундантом был француз, которого имени я не помню и которого никогда до сего не видел. Так как господин Барант почитал себя обиженным, то я предоставил ему выбор оружия. Он избрал шпаги, но с нами были также и пистолеты. Едва успели мы скрестить шпаги, как у моей конец переломился, а он слегка оцарапал мне грудь. Тогда взяли мы пистолеты. Мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разошлись.

Вот, ваше превосходительство, подробный отчет всего случившегося между нами…»

Картину дополняют некоторые существенные подробности.

А. Я. Булгаков пишет, что Барант потребовал драться на шпагах, на что Лермонтов ответил, что он не французский маркиз, а русский гусар, шпагой не владеет: у русских сабли, а не шпаги, но готов дать сатисфакцию, которую от него требуют. «Съехались в назначенное место, дрались, никто ранен не был, и когда секунданты стали их разнимать, то Лермонтов сказал Баранту: я исполнил вашу волю, дрался по-французски, теперь я вас приглашаю драться по-русски на пистолетах, — на что Барант согласился. Русская дуэль была посерьезнее, но столь же мало кровопролитная, сколь и французская…»

Итак, снова, как в случае с Пушкиным, Черная речка — и снова пистолеты…

Кстати, о пистолетах. В исследовании «Пропавший дневник Пушкина», изданном в конце 80-х годов прошлого века, В. М. Фридкин пишет: