Михаил Строгов

Огарев говорил по-татарски, придавая оборотам своей речи ту напыщенность, которая так присуща восточным языкам.

— Нам некогда терять время на пустые разговоры, — продолжал он. — То, что я сделал, предводительствуя твоим войском, тебе известно. Границы Ишима и Иртыша принадлежат тебе. Киргизские орды по твоему голосу поднялись все до единого человека, и главная сибирская дорога от Ишима до Томска — твоя. Итак, ты можешь вести свои полки куда хочешь, на запад ли, где солнце закатывается, или на восток, где оно восходит.

— А если я захочу идти вместе с солнцем? — спросил эмир.

— Идти вместе с солнцем, — отвечал Огарев, — значит идти на Европу, значит завоевать все земли от Тобольска до Уральских гор.

— Но войска петербургского султана?.. — проговорил недоверчиво Феофар-Хан, подразумевая под этим странным именем императора России.

— Тебе их нечего бояться ни на востоке, ни на западе, — отвечал Огарев. — Твое нападение было так неожиданно, что русские и опомниться не успеют, как Иркутск и Тобольск очутятся в твоих руках. Царские войска при Колывани были разбиты, и они всегда будут разбиты везде, где только твои солдаты будут биться с ними.

— А какое мнение внушает тебе насчет этого твоя преданность нам? — спросил его эмир после минутного молчания.

— Мое мнение, — поспешно отвечал Иван, — опередить солнце! Отдать траву с восточных степей на корм туркменским лошадям! Взять Иркутск, столицу Востока, а вместе с нею, как залог, того, кто стрит больше всей страны! Уж если не сам царь, так, по крайней мере, великий князь, брат государя, достанется тебе в руки.

Это была конечная цель всех стремлений Ивана Огарева.

— Так и будет сделано, Иван, — отвечал Феофар.

Иван Огарев молча поклонился и вышел из палатки. Ему подали коня. Но только что он занес ногу в стремя, как невдалеке от него, в той стороне, где помещались пленные, произошло какое-то смятение, послышались сперва крики, затем выстрелы. Огарев сделал было несколько шагов вперед, но в ту же минуту два человека, вырвавшись из рук державших их солдат, подбежали к нему.

Хуш-беги, шедший рядом с Огаревым, без дальних рассуждений взмахнул саблей, и голова одного из этих людей чуть было не покатилась на землю, но Иван Огарев успел вовремя схватить его руку и отклонить смертельный удар. Русский сразу узнал, что пленные были иностранцы, и отдал приказание немедленно привести их к себе.

Это были Гарри Блэнт и Альсид Жоливе. С самого приезда Ивана Огарева в лагерь они просили свести себя к нему. Солдаты не согласились.

Иностранцы пытались бежать, солдаты их не пускали, они вступили с ними в драку, а те стали стрелять, и, без сомнения, журналисты были бы убиты, если бы Огарев не вмешался сам в это дело. В продолжение нескольких минут он молча разглядывал стоявших перед ним совершенно незнакомых ему пленников.

А между тем они были свидетелями той сцены, что произошла на почтовой станции в Ишиме, когда Иван Огарев ударил Михаила Строгова. Но свирепый путешественник не обратил тогда никакого внимания на находящуюся в то время в общей зале публику. Гарри Блэнт и Альсид Жоливе, напротив, сейчас же узнали его.

— Гм-гм, кажется, полковник Огарев и тот грубиян с Ишима одно и то же лицо, — сказал француз вполголоса.

— Объясните ему наше дело вы, Блэнт, — шепнул он на ухо своему приятелю. — Этот русский полковник в татарском лагере мне прямо противен, и хотя, благодаря ему, моя голова и не слетела с плеч, но я не могу смотреть ему прямо в глаза: он внушает мне такое презрение!

Сказав это, Жоливе окинул Огарева с ног до головы презрительным, высокомерным взглядом и отошел прочь. Заметил ли Огарев этот оскорбительный для себя взгляд пленника или нет? Во всяком случае, он не показал этого.

— Кто вы такие? — спросил он по-русски.

— Два газетных корреспондента английской и французской печати, — лаконически отвечал Гарри Блэнт.

— Вы, конечно, имеете при себе бумаги, удостоверяющие вашу личность?

— Вот письма, уполномочивающие нас жить в России и состоять при французской и английской канцеляриях.

Иван Огарев взял письма и стал внимательно читать их.

— Вы просите, — сказал он, — разрешения следовать за нашими войсками дальше в Сибирь?

— Мы просим нас освободить, вот и все, — сухо отвечал английский корреспондент.

— Но вы свободны, господа, — отвечал Иван Огарев, — и мне будет очень интересно прочесть вашу хронику в «Ежедневном Телеграфе».

— Милостивый государь, — отвечал Блэнт с невозмутимостью истого англичанина, — номер этой газеты стоит шесть пенсов с почтовыми издержками включительно.

Сказав это, он повернулся к своему товарищу, по-видимому, очень довольному его ответом. Иван Огарев и бровью не повел, он вскочил на лошадь и, окруженный своею свитой, быстро скрылся в облаках пыли.

— Итак, Жоливе, какого вы мнения о полковнике Огареве или, что то же, о предводителе татарского войска? — спросил англичанин.

— Я думаю, дорогой друг, — улыбаясь, отвечал Жоливе, — что жест, которым хуш-беги собирался рубить нам головы, был великолепен!