Михаил Тверской: Крыло голубиное

Мужикам к их топорам да рогатинам из Князевых складских выдавали под слово броню, кожаные и кованые латы, щиты да другое оружие… К крепостным стенам свозили котлища, смолу, дрова для костров. А напереди крепости Помога Андреич распорядился посадские дома раскатать по бревну. Дабы не зажгли их поганые. От посадских домов, коли зажгут их татары, огонь как раз коротким путем на крепость и перекинется. Одним словом, готовились…

Из Олешны — монастырского села, куда владыка отбывал на покой — спешно вернулся епископ Симон. Не ослабнув от злой вести, а, напротив, будто бы наново народясь, с прежней силой и вдохновением денно и нощно служил он молебны в переполненном от раннего утра Спасо-Преображенском храме.

Княгиня Ксения Юрьевна в эти пять лет вовсе не постарела, но и лицом, и повадками стала еще больше похожа на инокиню. Вместе с владыкой и чадью она усердно молила Господа о спасении, но в то же время не оставляла ведения городских дел и всякий миг готова была выслушать доклады бояр о последних вестях, час от часу прилетавших все чаще и становившихся все тревожнее. Уже и Москву спалили поганые, и Дмитров взяли. Следующий черед наступал Твери.

Одно радовало Ксению Юрьевну: давно уж она не видела такого мужественного и ревностного единодушия во всех своих людях — от ближних бояр до последних челядинцев и холопов. Странно, однако от сознания обреченности люди не впали в бездеятельное уныние, а будто еще набрались решимости. Все словно выпрямились, готовые скорее принять смерть на миру, чем позор. Казалось, даже малые дети понимали, что их ждет, и были к тому готовы. Ребятишки постарше искали оказать хоть какую-то помощь: с Волги на салазках везли в город воду в бадейках, стаскивали к крепости дрова для костров, правили на точильных камнях ножи да стрелы из тулий отцов и братьев. Из всякой кузни слышался перестук молотков: калили новый булат. Справных мечей и сабель всем не хватало. Но и железа запас в городе оказался невелик — жители несли в кузни косы, серпы, наральники. Всем хотелось встретить врага с оружием.

А народ все стекался. Со всего княжества — да что там! — казалось, со всей русской земли в Тверь нахлынуло столько людей, сколько и не видела она никогда. Сила собиралась большая. Хоть все вместе они и чувствовали свою силу, люди все же — каждый сам для себя — не ждали благополучного исхода. Просто пришел, видно, миг, когда умирать оказалось легче, чем жить в вечном ожидании мук, унижения, бесчестия, плена, а в итоге опять-таки смерти. Иного татары с собой не несли. Молодые дерки и те без слез рвали на ленты для перевязок постельное полотно из родительского приданого.

От Михаила не было никаких вестей с осени, когда из Сарая водным путем пришли последние купеческие лодьи. Тогда он писал, что будет на Твери сразу за Покровом, но вот уж и рождественский сочельник пришел, а его нет все и нет.

«Господи, ему-то там каково?..»

Ксения Юрьевна истово перекрестилась, отгоняя страшные мысли.

И тут, словно Господь услышал ее и дал ей ответ, глухие за утепленными зимними оконницами, с улицы послышались крики:

— Князь идет! Князь!

В последнюю седмицу это был первый человеческий возглас, лишенный тревоги, испуга, злости.

Стукнув широко распахнутой дверью, в княгинины покои вбежала сенная девушка. Если бы она и не сказала ничего, Ксения Юрьевна и без того поняла бы по ее ликующим, шалым глазам, что выпала ей напоследок нечаянная радость, о которой она и не молила.

— Матушка! Князь идет в Тверь!

— Какой князь? — затаив дыхание, одними губами спросила княгиня, боясь спугнуть счастье.

— Михаил Ярославич! Радость-то какая…

А уж в прихожей топтались мужичьи ноги, без зова не смея переступить на княгинину половину.

— Кто там? Войдут пусть.

Во всю масленую блинную морду смеялся, скаля зубы, Помога Андреич, кивал трясучей головой все еще живший боярин Шубин, Кондрат Тимохин, храня в лице строгость, улыбался глазами, другие теснились за их спинами, причастные радости.

— Князь Михаил Ярославич верхами идет, скоро будет, — мягко пророкотал Кондрат.

— Он ли? — не спросила, а охнула Ксения Юрьевна.

— Он! Он! — вперебой закричали ей. — Со стен уж видать, как летит! Дождались!..

Ксения Юрьевна хотела сказать, чтобы звонили в колокола, но и того не успела. Сначала ударили на ближней звоннице храма Спаса Преображения, затем в церкви Святого Федора Стратилата, тут же откликнулись с колокольни Параскевы Пятницы, и уж завершил радостный перезвон густой и веселый гуд многих колоколов Отрочева монастыря.

Звонари, перебивая языками колоколов друг дружку, не сговариваясь, старались и били так, словно хотели дать людям еще нарадоваться, вопреки всему, что будет с ними потом.

Со всех улиц к Владимиро-Московским воротам бежал народ. Кричали чего-то, ликовали, смеялись, а иные и счастливо плакали, будто Михаил одним уж своим присутствием дал им избавление от опасности, одним своим видом отвел беду.