Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765

Стремясь узаконить допущение в гимназию и университет выходцев из низших и податных сословий, Ломоносов во время своего заведывания гимназией и университетом практически не считался с вопросом о социальном происхождении учеников. Одно за другим поступают в канцелярию Академии наук прошения с его резолюцией о приеме в гимназию на пробу или сразу на казенное содержание то сына солдата Преображенского полка Семена Еремина, то сына умершего придворного камер-музыканта Алексея Абрамовского, то сына сторожа Сената Ефима Губарева, то, наконец, «служителя» (возможно, отпущенного дворового) статс-дамы Измайловой — Алексея Борисова. (Все примеры за 1763–1764 гг.). Множество других солдатских детей и разночинцев попало в гимназию и университет по хлопотам Ломоносова. И не даром вскоре же после его смерти университет, состоявший при Академии наук, был закрыт вовсе, причем едва ли не главной причиной выставлялось то, что Ломоносов наполнял его «подлостью».

* * *

До конца своей жизни Ломоносов не переставал бороться за всемерное развитие науки и просвещения в нашей стране.

В составленном самим Ломоносовым кратком перечне его планов обращает на себя внимание короткая запись: «Ориентальная Академия». Можно считать несомненным, что Ломоносов замышлял создание в России специального учебного и ученого учреждения по изучению языков и культур восточных народов. Ломоносов считал, что Россия должна в этом отношении идти впереди западноевропейских стран, так как имеет больше соприкосновения с восточными народами. Критикуя в 1760 году академический регламент, Ломоносов особенно отмечает, что в нем не упоминается о штатной должности профессора ориентальных языков, «хотя по соседству не токмо Профессору, но и целой Ориентальной Академии быть полезно».

Еще в 1736 году русская экспедиция у берегов Камчатки спасла двух потерпевших кораблекрушение японцев и привезла их в Петербург. Обучать их русскому языку было поручено библиотекарю Андрею Богданову. Младший из японцев, получивший имя Демьяна Поморцева, стал в свою очередь учителем Богданова и составил вместе с ним грамматику японского языка, первый лексикон на русском и японском языках, «вокабулы, или дружеские разговоры» и даже небольшую хрестоматию, озаглавленную «Orbls pictus, или свет в лицах». Японские тексты были написаны русскими буквами, так как Поморцев покинул родину одиннадцати лет и не знал японских письмен, которые «трудностью подобны хинским» (китайским). Так возникла первая в России практическая школа восточных языков. После смерти Поморцева в 1739 году Богданов продолжал преподавание. В 1742 году его ученики «солдатские дети» Шенаныкин и Фенев были переводчиками русской экспедиции на Тихом океане.

[336]

Ломоносов выступал как замечательный организатор русской науки, обнаруживая необычайную для его времени зоркость и ясное понимание перспектив развития русской национальной культуры. Ломоносов последовательно и настойчиво боролся за самостоятельный путь развития русской науки и культуры, свободный от подражательства или зависимости от иностранных образцов. Но он отнюдь не стремился изолировать или отгородить русскую культуру от лучших и высоких достижений передовой научной и технической мысли других стран. С восторгом и уважением отзывается он о замечательных открытиях новейшего времени, раскрывающих одну за другой великие тайны природы. «Коль много новых изобретений искусные мужи в Европе показали и полезных книг сочинили», — восклицает он в предисловии к сделанному им переводу «Волфианской експериментальной физики» (1746). И Ломоносов перечисляет эти славные имена: Лейбниц, Локк, Мальпиги, Бойль, Герике, Чирнгаузен, Кеплер, Галилей, Гугений (Гюйгенс), Ньютон и другие. Вся культура, созданная человечеством в древнем Китае, Индии, Греции, Риме, всеми народами Европы, была желанной гостьей в его стране.

Исходя из жизненных интересов своего народа и потребностей русского исторического развития, закладывая национальные основы для развития русской науки и культуры, Ломоносов остается совершенно чуждым каких бы то ни было националистических предрассудков или шовинизма. «Русский Ломоносов был отъявленный ненавистник, даже преследователь всех не русских», — клеветал на него Август Людвиг Шлёцер в своей «Автобиографии». Нет ничего более лживого и несправедливого к Ломоносову. Его яростной борьбой с иноземщиной руководила не мысль о национальной исключительности, а здоровое чувство национальной самозащиты. Россия, стремительно развивавшая свои силы и успешно преодолевавшая свою отсталость, должна была противостоять натиску стран, более развитых в технико-экономическом отношении. Ломоносов стремился оградить свою страну от проникновения в нее враждебных и разрушительных тенденций, от всех и всяческих Попыток закабаления русского народа в экономическом или духовном отношении.