Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765

«Для расколу много уходит Российских людей на Ветку», — замечает Ломоносов в другом месте. И это также был наболевший и беспокоивший правительство вопрос. Старообрядцы в большом числе уходили от религиозных преследований за рубеж. Только в пределах одного гомельского староства на территории Польши «укрывалось» в Ветковских слободах (в бассейне реки Сож) более сорока тысяч беглых старообрядцев. Сюда, как и на далекий Север, бежали не только приверженцы старой веры, но и просто от помещичьего произвола и рекрутчины. Известно, например, что в 1743 году было поймано в Волоколамске двадцать крестьянских семей, пробиравшихся на Ветку. Некий пушкарский сын из Ржева подрядился не только их туда проводить, но и обучить «молиться по раскольничьи», чтобы их там лучше приняли. Ветковцы сносились всякими путями со своими единоверцами на реке Иргызе, с яицкими казаками, староверами на Припяти, в Подолии, на Буге, на Днестре и даже ушедшими за Дунай, в Туретчину. Из разных мест России тайные старообрядцы отправляли «на Ветку» своих детей для совершения обряда крещения или венчания, туда посылали «для отпущения» «грехи, записанные от умирающих». Ветковцы рассылали своим единоверцам «благословенные хлебы» и даже «запасное причастие», запрятанное в пустых орехах.[346]

Ломоносов не указывает, как, по его мнению, надо возвратить на родину староверов, однако он замечает, что «толь великой скважины совершенно запереть невозможно, лучше поступать с кротостию». По видимому, он осторожно полемизирует с Петром Шуваловым, настаивавшим по отношению к беглым и в частности к старообрядцам на самых суровых мерах.

Ожесточенных фанатиков, поддерживавших связь между старообрядцами и рисковавших при этом головой, пытался использовать в своих целях прусский король Фридрих во время Семилетней войны, о чем, по видимому, знал и Ломоносов. Не вдаваясь в рассуждения об общих причинах «раскола», Ломоносов лишь предположительно говорит, «не можно ли» ветковских беглецов возвратить «при нынешнем военном случае».

Также осторожно касается Ломоносов вопроса о разбойниках. Разбойники представляли в XVIII веке грозную силу. В «Письме» Ломоносова отмечено, что по реке Ветлуге, на семьсот верст по течению, нет ни одного города и «туда с Волги укрывается великое множество зимою бурлаков, из коих не малая часть разбойников. Крестьяне содержат их во всю зиму за полтину с человека, а буде он что работает, то кормят и без платы, не спрашивая паспортов». Объединившись с недовольными крестьянами, разбойники отбирали оружие у посланных против них команд. В 1747 году неподалеку от Гжатска крестьяне оказали поддержку ватаге разбойников. В сопротивлении участвовало около семисот человек. Так продолжалось в течение всего царствования Елизаветы. Это была дремлющая Пугачевщина, обрушившаяся с неслыханной силой на дворянскую империю Екатерины II. Ломоносов в своем письме не касается социальных причин, вызвавших появление разбойников, ватаги которых составлялись из разоренных и измученных крепостным правом крестьян. Он указывает лишь на ущерб, причиняемый разбойниками, нарушение нормальной экономической деятельности, угрозу жизни и безопасности населения.

Ломоносов становится на узко-административную точку зрения и предлагает ряд мероприятий для искоренения разбойников. Города надо обнести валами, рвами и палисадами; где нет постоянных гарнизонов, поставить мещанские караулы, завести постоянные ночлежные дома для проезжих, а прочим горожанам запретить пускать кого-либо на ночлег, кроме близких родственников, и т. д.

Ломоносов не затрагивал в своем «Письме» основ социального устройства, но сама жизненность поднятых им вопросов объективно сталкивала его с реальными условиями феодально-крепостнического строя. И как ни обходил Ломоносов в письме к фавориту царицы вопрос о крепостном праве, оно стучалось и напоминало о себе на каждом шагу. Как раз во время написания «Письма», накануне дарования «вольности дворянству» Петром III, чрезвычайно усилился помещичий произвол, свистел кнут и свирепствовала Салтычиха… Было бы несправедливо к Ломоносову утверждать, что он не видел страданий крепостного крестьянства или оставался равнодушным к бедствиям тяглой Руси. Ведь даже в письме к Шувалову, говоря о «живых покойниках» — беглых крестьянах, Ломоносов прямо пишет: «Побеги бывают более от помещичьих отяготений крестьянам и от солдатских наборов». Это достаточно ясно сказано. Правда, Ломоносов ни слова не говорит в своем «Письме» об устранении этих «помещичьих отяготений». Предлагаемые им «способы» внешне не затрагивают основ крепостного строя, но его неустанная борьба с темными сторонами окружающей его действительности, неразрывно связанными с крепостным правом, была объективно направлена против крепостного права.