Михаил Задорнов. Аплодируем стоя

– Играет хорошо, – сказал Шамиль, – но главное, что он нас на корте веселил, Ельцин умирал со смеху, потому что Миша смешно падал и выделывал разные фортели.

Они ходили вместе в баню. Вместе выпивали. Однажды, выпив как следует, все вместе решили, что Миша должен быть министром культуры. Потом переиграли на председателя Комитета по радио и телевидению.

И это решение было близко к исполнению. Я помню, он попросил меня поехать с ним в «Останкино». Должна была сниматься какая-то очень важная передача, и Задорнов был там главным. Мы приехали в концертную студию «Останкино». К съёмке ничего не было готово, работники прохлаждались. Какой-то среднего звена начальник даже попытался сказать что-то нехорошее Мише. И тут Задорнов начал на них орать так, что все сразу смолкли и перепугались. Было видно, что пришёл настоящий начальник. Поорав и поняв, что переборщил, Миша отошёл со мной в сторону и спросил:

– Я что, не прав?

Я говорю:

– По сути – прав, но форма не очень. Вроде как нехорошо орать на людей.

Зато после этого крика все вдруг заработали, забегали, что-то стало выстраиваться. А тот начальник подошёл ко мне и попросил подействовать на Мишу, чтобы он что-то там сделал. То есть они все поняли, что скоро Миша придёт на ТВ в главный кабинет. Но этого не случилось, поскольку началась заварушка в Чечне, и всем стало не до Миши.

Ельцин очень нежно относился к Задорнову. Миша говорил: «Это потому, что он во мне видит своего брата. Брата зовут так же, Михаил Николаевич».

Благодаря близости к президенту Миша создал свой Фонд помощи соотечественникам за рубежом. Миша закупал инвалидные коляски в Германии и привозил их в Латвию, потом распределял среди инвалидов.

Большое дело он сделал, создав в Риге библиотеку имени своего отца. Стал собирать среди знакомых книги для библиотеки. Я сам отдал ему штук шестьдесят книг. Когда фонд закончился, Миша долгое время на свои деньги содержал эту библиотеку и всё время приглашал туда выступать разных знаменитостей.

Благодаря Ельцину Миша получил квартиру в президентском доме на Осенней улице и наконец-то избавился от соседей, мешавших ему работать. Знаю, что на Осенней он свою комнату обил пробковыми панелями, чтобы никакие посторонние звуки его не доставали.

В книге Коржакова написано, что Миша даже не позвал никого на новоселье, ни Коржакова, ни Сосковца. Дескать, они зашли к нему в квартиру, а он им поляну не накрыл.

В чём угодно можно обвинить Мишу, но только не в жадности. Не помню, чтобы он хоть раз за 48 наших лет, мне что-нибудь пожалел. Наоборот, каких только компаний он не угощал в ресторанах.

Помню, ходили мы с одним крутым бизнесменом в ресторан «Балчуг». Обычно этот предприниматель не давал никому заплатить за ужин, только он сам. Но в тот раз в нашей компании был Задорнов. И когда «крутой» подозвал официанта для расплаты, официант сказал, что уже всё оплачено. Это Миша, не желая одалживаться, расплатился за всех.

Когда понадобились средства для ремонта церкви в Болдине, мы с моим другом, Женей Матяниным, решили скинуться. Он позвал своего друга, артиста Василия Бочкарёва. А я позвонил Мише. Объяснил, что церковь строил дедушка Пушкина, а теперь там крыша протекает.

Через час ко мне от Миши приехала его помощница и привезла крупную сумму денег.

Такая же история была, когда мы с ним скинулись на ремонт церкви Ильи Обыденного. И даже патриарх Кирилл потом, на обеде в этой церкви, поднял за нас с ним бокал вина.

А однажды Миша рассказал мне, что сделал на свои деньги три скульптуры Арины Родионовны с маленьким Пушкиным. Одну скульптуру он отправил в Гатчину, откуда родом няня Пушкина. Вторую скульптуру он хотел подарить музею в Михайловском. Но в чём-то они не сошлись с директором, и Миша попросил меня поговорить с директором музея в Болдине. Я договорился, свёл директора с Задорновым, скульптуру отвезли в Болдино, и мы с Мишей поехали на открытие памятника.

В усадьбе собралось много народу, приехали музейные работники со всей страны, местное начальство. Простыню сдёрнули с памятника, и все притихли. Дело в том, что все привыкли к тому, что няня – пожилая женщина, а тут изображена женщина лет сорока – сорока пяти.

Я нарушил тишину.

– А что вы, – говорю, – все так притихли? Няня Пушкина прожила более семидесяти лет. Мальчику на вид лет девять. Няне в 1808 году было пятьдесят лет. Могла же она выглядеть лет на пять – десять моложе.

Все вздохнули с облегчением. Вдруг кто-то задал вопрос:

– А почему у няни большой палец на ноге блестящий?

Потом я узнал, что это связано с технологией отливки бронзы, но тогда ответил:

– Ну как же, потому что у каждого, кто потрёт рукой этот палец, сбудутся все его хорошие желания.

Все стали подходить и тереть этот палец. И самое интересное, что недели через две в «Экспресс-газете» было напечатано, что есть народное поверье: кто потрёт палец на ноге у Арины Родионовны, тот будет счастливым.