Михайлик

Звездной ночью Миша вместе с друзьями из наблюдения присоединяется к боевой группе, идущей на засаду. Партизаны идут гуськом рвами вдоль дороги. На горизонте занимаются то одна, то две, то три красные звезды, растут, растут и в конце выкатываются на дорогу яркими рефлекторами автомобилей. Партизаны спокойно наблюдают их, и, когда они уже совсем близко, залегают в придорожной ржи. Рожь еще низкая, и Михайлику кажется, что с дороги видно его спину. Но он видит, что другие партизаны лежат так же, и успокаивается. Машины проезжают. Большевики не заметили повстанцев. Группа идет дальше. Вот и место засады. Одни залегли под мостиком, вторые — недалеко в редких кустах. Миша тоже лежит на животе, но удержаться ему в таком положении трудно. Как оно будет? И когда оно будет, наконец?

Уже много автомобилей пропустили повстанцы, пропустили какой-то большевистский отряд и дядьку какого-то, что, опоздав, в страхе спешки потарахтел пустой телегой. Повстанцы знают, кого им надо! Они ждут колонну автомобилей, возвращающихся с большой облавы на юге района. С обозом будет штаб...

Вот на горизонте появляются, словно нанизанные на длинный шнурок световые кораллы, длинная вереница автомобилей. У Миши стукнуло сердце. Вероятно, эти! Рядами пробег шепот: "Внимание! Ждать знака!"

Колонна медленно движется. Прогудело первое крупное авто. Тихонько. Гудит второе, третье, пятнадцатое, семнадцатое... Вроде, конец. Мишу окутывает разочарование. Почему не было знака? Неужели ничего, вообще ничего не будет?

Сзади движется еще пара фар. Опять шепот: "Внимание!"

По дороге колышется первым блестяще, низенькое авто. За ним тихонько подлезает второе.

Один звонкий выстрел из пистолета — и почти одновременно затрещали пулеметы и автоматы. Авто обкрутилось и взялось пламенем. В него врезалось второе авто. Третье, поскользнувшись на задних колесах, медленно остановилось. Миша видит толстяка с блестящей, лысой головой. Это — капитан. Он пытается выскочить из машины. Миша, не думая, выпускает в него очередь из автомата...

Кто-то дернул Мишу за рукав:

— Быстро! Отступаем! Большевики возвращаются!

Миша побежал. На опушке, где был сбор, Миша, прислонившись к толстой сосне, видит, как с вернувшихся автомобилей высыпались, как муравьи, большевики. Они кричали, пускали вверх ракеты, суетились. На дороге догорали две автомашины.

Партизаны быстро пошли в лес. В темноте Миша раздвигал руками невидимые ветки, лезшие в глаза, царапающие, цепляющиеся за шапку, воротник, рукава. Чтобы не потеряться, он должен был внимательно следить за своим впередиидущим, который все время исчезал из его глаз.

Через несколько дней к лагерю отряда пришли из деревни девушки с обедом и рассказывали о торжественных похоронах в районном центре четырнадцати офицеров штаба НКВД — жертв партизанской засады.

VII

В трудах, неудобствах и происшествиях провели партизаны лето.

В глаза заглядывала скользкая, холодная осень с ночами угрюмыми, очень долгими. Все эти ночи должен был Миша маршировать; отряд как раз находился в длинном походе-рейде. Однажды, дотянувшись перед рассветом после мокрой темной ночи на какую-то лесную поляну, отряд получил приказ стать на постой. Совершенно истощенные стрелки падали, где кто стоял, в спешке заворачиваясь в одеяла и непромокаемые плахты{1}

. Только постовые стояли. Бровко примостился в головах Миши, который съежился и залез под руку толстого дядьки Андрея. Бровко грустно моргал своими темными бровями и фыркал от надоевшего дождя. Все же он упорно выполнял свой долг часового.

Обстановка изменилась.

Через час прибежали запыхавшиеся дозорные известить, что приближается группа большевиков. Наши стрелки моментально были готовы.

Между рядами ходил командир. Его ровный, решительный, острый, хотя и приглушенный, голос вникал в каждый угол души партизан. Командир все знает, все предусматривает, словно уже сразу внушает победу. Не может быть неудачи, не может быть безнадежности, когда твой командир говорит и дает приказы!

Миша лежал возле дядьки Андрея. Они оба с нахмуренными бровями прислушались ко все более близкому треску. Миша уже раз даже видел, как между редкими деревьями мелькнули серые чахлые фигурки. Миша до сих пор, после засады на капитана, не был в большом, настоящем бою. Миша знал, что партизана обязан драться, это его главное назначение, и большой, страшный бой когда-то настанет. Он ждал этого момента всей душой, ждал и боялся. Боялся за себя: каким он будет тогда под градом пуль, справится ли со всем этим, и был не уверен. Он же только малый Михайлик.

Наконец теперь это должно было произойти! И хотя Миша очень хмурится, его сердце тревожно трепещет, а по лицу время от времени пробегает багровая волна.