МИХАЙЛОВ ДЕНЬ

— Дак сегодня ночью нашу церкву взорвали. Солдат нагнали, войска — оцепление. А Гришка-юродивый прорвался сквозь оцепление и побежал иконы спасать. Только выбежал из церкви с иконой, как взрыв страшенный, и юрода убило. Ну, мы икону потом подобрали. Говорят, чудотворная была. Мать, ты дашь нам за неё на бутылку, чтобы Гришу-мученика помянуть?

И сразу вспомнилось, как ночью в гостинице мы проснулись от взрыва и в страхе выбежали на улицу:

— Что — война началась?

Издалека плохо видно, но на месте взрыва так ярко светят прожектора, что вдруг увиделось, как взлетает в небо дивный Божий храм, а возле церкви падает на землю юродивый, прикрывая икону собой. Потом прожектора отключили, и стало слышно, как заплакали женщины.

С той поры в мой дом стали приходить иконы, рассказывающие о страданиях Русской земли. За каждой иконой стояла своя история, и вот некоторые из них.

***

Еще в университете я подрабатывала в редакции, и однажды поехала в командировку по такому письму. В сельской школе украли винтовку, и военрук обвинил в краже восьмиклассника Серёжу Конкина. Сергея тут же арестовали и увезли в областную тюрьму. Через неделю, правда, освободили за недостаточностью улик, а только по-прежнему утверждали, что винтовку украл он. С тех пор прошло десять лет. Сергей уже работал водителем автобуса в городе, когда встретил на улице своего одноклассника Яшу, и тот признался, что винтовку украл он. «У меня позавчера родился сын, — писал Сергей в редакцию. — И я хочу, чтобы — пусть не для меня, но для сына — установили правду: Конкины — фамилия честная, и у нас в роду никто никогда ничего не крал».

— Крал, не крал — кому это надо? — отговаривал меня от этой поездки редактор. — И кому интересен прошлогодний снег?

Дело Сергея, действительно, оказалось тем самым прошлогодним снегом, когда в областной прокуратуре на нас посмотрели с недоумением, а прокурор раздражённо сказал:

— Конкин, тебя же освободили. Какой ещё правды ты ищешь, мужик?

Только в родной деревне Сергея, куда он заставил приехать и Якова, обрадовались нашему приезду.

— Помню это дело, при мне это было, — сказал пожилой участковый Василий Андреевич. — Уж как я доказывал невиновность Серёжи! А что тут докажешь, если Яшкин отец работал в органах и такую сказочку сочинил — винтовка, банда, антисоветчина. Мало того, что деда Сергея расстреляли как церковного старосту, так ведь и парня могли подвести под расстрел. Надо, надо восстановить справедливость, и я немедленно сход созову.

До сих пор помню этот сход — мороз тридцать градусов, волосы в инее, а перед крыльцом сельсовета стоит серая толпа в серых залатанных телогрейках.

— Вот тут товарищ из Москвы приехала, чтобы совесть в нас разбудить, — сказал, открывая сход, участковый. — Ведь знали же все, что Сергей невиновный! Знали, молчали и боялись защитить. Одна баба Вера хлопотала за Сергея и даже до главного начальника дошла. А мы что? Мы молчим. Нам плюнь в глаза — всё Божия роса. Однако пробил час, чтобы проснулся стыд. Давай, Яков, выходи вперёд, говори.

Яков вышел на крыльцо, не только не смущаясь, но даже красуясь перед людьми. В городе он работал где-то в торговле и ужасно гордился, что приобрёл дублёнку и галстук немыслимой попугаистой красоты. В общем, с попугаями. Он даже специально распахнул дублёнку, чтобы земляки, конечно же, обмерли от зависти при виде его попугаев.

— Я чо? — хохотнул Яша. — Ну, спионерил винтовку. Пацанский юмор у меня был такой.

— Отец знал, что ты украл винтовку? — спросил милиционер.

— Потом узнал, когда винтовку нашёл.

— Знал и винил невиновного Сергея? — ахнули женщины и закричали наперебой. — Ах вы нехристи побирушкины! И гнилой у вас, Яшка, род. Твой отец иконы в храме расстреливал, а дед людей водил на расстрел!

— А мне фиолетово, кто кого расстреливал! — взвизгнул Яша.

— Побирушкиным всё фиолетово! — крикнул кто-то из толпы, называя Яшкину родню не по фамилии, а по прозвищу — Побирушкины.

— Почему они Побирушкины? — спрашиваю стоявшую рядом со мной бабушку Веру, крёстную Сергея.

— Да ведь в наших краях полагалось после смерти родных, на сороковины, сорок дней нищих кормить. А где взять нищего? Все работящие, у всех хозяйства справные. Только у Побирушкиных ни курёнка, ни ягнёнка и одни тараканы в избе. Вот и везли им со всей округи яйца, сало, сметану, творог. Они и повадились жить не работая. А потом «пролетарии, соединяйтесь», и Побирушкины к власти пришли. Ладно, дочка, пойдём греться, а то заморозил уже мороз.

Зашла я в избу бабушки Веры и ахнула — не дом, а церковь: все стены в иконах. Правда, большинство икон покалечено, а у некоторых выстрелами выбиты глаза.

— Это Яшкин отец, — сказала баба Вера, — иконы расстреливал, а Николай, дед Серёжи, ночью иконы из церкви вынес и перед расстрелом мне завещал.

Я залюбовалась иконой святого Иоанна Предтечи — моя любимая новгородская школа и, похоже, восемнадцатый век.